— Снюхались, — пробубнил гребец. — Я бы на твоем месте, сэр Энди, начал беспокоиться. Дарки, они, этакие… ититьеглево, темпераментные.

— Угу, минотавр так вообще неукротим. Уймись, Сан. Я мартышке не сторож. Если дело не касается корабельной жизни, браться за швабру даже не подумаю. Кстати, она вообще не дарк.

— Вот и я говорю — не дарк. Глаза у нее просветлели, хотя Док и говорил, что такого не бывает. Что лишний раз подтверждает что медицина полна пафосной рекламы всезнайства и самомнения, наегвж, а как на деле, так даже хвост толком отрезать не могут, разве то европейский уровень здравоохранения, в писопу его… — гребец свершил сверхусилие совладал с бесом призрачной хвостатости и вернулся к связности и здравомыслию. — Вот Манки вообще дарк и не обезьяна, а ты ее мартышкой специально дразнишь. А вот нахфига, спрашивается?

— Просто нравиться дразнить, — усмехнулся Энди.

Некоторые вещи лучше и не пытаться объяснять. Дело не в былой умственной хвостатости гребца. Док тоже смысла не понимает, старина Магнус удивлялся, хотя до Сарканда изменения в обезьяне были не так заметны. Вдова могла бы понять, но не хочет — должно быть, попросту считает Энди слишком юным для подобного таучинг-болла. Минотавр чересчур тактичен для размышлений над подобными вопросами. Возможно, Ша догадывается — иной раз у нее очень понимающий взгляд. Что странно: сама она сущая соплячка, откуда ей иметь опыт в личном снукере. Наблюдала за кем-то знающим? Было бы недурно с ней поговорить, но, увы…

Понимает ли обезьяна, почему она обезьяна? Видимо, да. Но можно ли быть в этом уверенным?

Энди сомневался. С некоторых пор он думал над отвлеченными вещами непозволительно много. Сейчас надвигался неизбежный розыгрыш финала с саркандским флотом, потом (если удастся остаться живым) необходимо двинуть шары на шпионском столе. Вот позже… Снукер гранд — воистину бесконечная игра…

Там-туру-та-там, — легко касались маленькие исцарапанные ладони гулкой барабанной кожи. На пальце блестел жреческий перстень — слишком громоздкий и неуклюжий для обезьяньей лапы. Вот всегда у нее так.

Ложились на волны серые хлопья дымки первых сумерек, и грубое жреческое серебро казалось фальшивым в предчувствии живого серебрения ночи…

В эту ночь на борту спали мало. Энди сидел на носу, изредка переговаривался с занявшим место у рулевого весла минотавром — маневрировать ходом и парусом сейчас не имелось необходимости — ветер оставался строго попутным. Впередсмотрящий следил за спокойной рябью волн: глубина достаточная, рифы и иные неприятности маловероятны. Конечно, море никогда не станет столь же понятным и близким как Болота и все же Энди осознавал, что моряк из него вышел недурной. Еще бы чуть-чуть опыта и везения… Именно о везении негромко беседовали в носовой каюте Док с гребцом и несостоявшейся княгиней. Немногословная, но выразительная Ша определенно немало попутешествовала морями и вполне осознавала сложность ситуации. Не спала, но почему-то помалкивала мартышка. Вот кто спал и не показывался из кормовой коморки — так это юнга. Видимо, Гру помогали железные нервы и уже всем известное давешнее строгое напутствие мамани — «не перетруждаться!».

Начало светать из каюты высунула нос Манки, поглазела на небо, независимо прошла к мачте, прищурилась на парус.

— Можно и не лезть, — сказал минотавр. — Они не отстали. Семь огней, полагаю, семь кораблей. С полным уважением к нам и с запасом.

Мартышка выругалась.

— Прекрати, — потребовал, не оглядываясь, Энди. — День будет длинным, и основательные поводы посквернословить еще возникнут. А отстать саркандцы не могли: и погода, и море идеальны.

— Ух-хух, верно Гру говорил — колдун-погодник у них, — заметила многоопытная в обсуждении магии обезьяна.

Энди тоже начинал верить в магов, способных управлять ветром. Звучало достаточно дико, но погода последних дней подсказывала, что в этом суеверие таиться немалая доля правды. Впрочем, все это уже не так уж важно — расстановка шаров ясна. Скоро покажется луза приозерного пролива, прибрежные холмы уже начали менять свой характер.

— Холмы тают, ух. Придется нам идти мимо, чего шмондюков к катеру приводить, — пробормотала мартышка. — Но вообще, сэр Энди, я вовсе не это хотела спросить.

— Да? А что? — Энди не выдержал и на миг обернулся. Кажется, обезьяна причесалась.

И вообще выглядела пугающе серьезной. И еще она волновалась.

— Будет сраженье и потому я хотеть спросить… нет, сказать… нет, у-эх, предложить… — мартышка запуталась, гневно фыркнула и замолчала, пытаясь собрать раскатывающиеся шары внезапно позабывшихся слов.

— Ты по-простому скажи, и лучше без «сэров», — буркнул рулевой, вновь глядя в море.

— Ухух-ху-ху, да. Я понимаю: обезьяна и шкипер — это вообще никак. Я не такая глупая. Но ты не мог бы сделать мне детеныша?

— Гм, это что, так срочно?

— Сейчас-то уже некогда, — признала очевидное мартышка. — Но вечером? Если не поубивают? Как раз полнолуние на небесе. Я уже не мелкая, мне пора вынашивать. Ты подходишь как самец. Давай? Что тебе стоит, а, Энди? Будет приятно, ух — да!

— Давай-ка к этому вопросу вернемся, если действительно нас не поубивают. Сейчас мне на твоем внезапном и лестном предложении трудно сосредоточиться.

— Э, ухух, что тут сосредотачиваться? — удивилась мартышка. — Сделаем, да и все! Или я обидно сказала?