— А если он все-таки откажется? — поинтересовался Лукас.

— Не сможет, по закону и деловому этикету, если начали торговаться в снижении цены, значит, все. Вступает неклюдентный[2] договор, и аукцион начался, если будет отказ, он обязан предложить альтернативу, либо я могу подать на него в суд, ну либо он. Тут вопрос в том, у кого больше времени и штэпселей.

— Четыреста пятьдесят штепселей есть адекватная цена для существующего рынка! — продолжал клацать зубами торгаш.

— Я могу продать это сокровище за двести тысяч в любом подпольном аукционе или ломбарде, и это как минимум! — ответил Фарфор, катая кончиком ножа коричневые крупные гранулы.

— Но само зелье стоит триста тысяч! — вытянул руку гоблин, подбирая балахон, на котором красовалось три пальца, усыпанных золотыми перстнями и драгоценными камнями.

— Пятьсот пятьдесят, это мое последнее слово, или альтернатива.

Зеленый гоблин, достал счеты, положив их на витрину, и, не отводя глаз от Лукаса, стал передвигать деревянные кружочки по железным прутикам.

— А знаете-ка что, вы отдадите мне все по чистому бартеру! — требовательно сказал хозяин лавки.

Фарфор вспотел в потугах догнать, как торгаш может обойти его, ведь товар явно его заинтересовал. Но что же торгашу пришло в голову? По воле плохого случая отцу семейства Квадракоптеров хорошо давались технология и воровство, но не экономика.

*** Дэкс наблюдает за растяпами которые игнорировали экономику ***

— Да, и что же меня заставит это сделать? — с удивлением открыл глаза Фарфор.

— Первое, оно же главное, ваш товар — это контрабанда, притом страшная, но самое интересное не это, а то, что за существо скрывается у вас под вонючим балахоном. Полисгоблины явно с этим разберутся быстро.

Фарфор ухмыльнулся.

— Мне соизволит нажать всего одну кнопку, и прикормленный служитель гоблинского права войдет вон в ту дверь, — пару перстней с пальцами хозяина лавки показали в сторону выхода, — и предстанет перед контрабандистом, да еще каким, самим гоблинсом Фарфором Квадракоптером.

«Поймал», — подумал Фарфор. Не зря у него название именно лавка, хотя по факту — магазин, этот пройдоха умудряется обманывать даже министерских жмотов и податных налоговиков Гоблинариума.

— Да будет сделка! — крикнул он тут же, чтобы этот полужмот-полуделкан и настоящий вор не натребовал еще чего в придачу.

— Ну что жс, сделка, милейший!

— Вы понимаете, что в случае обмана, я пришлю сюда своих лучших юристов.

— Молодой гоблин, мы, гоблинсы, не обманываем друг друга, — засмеялся хозяин лавки, прикрывая рот рукой. — В наличии один товар, он, как бы мягко вамс сказать, эм, не сертифицирован проверочной комиссией Гоблинариума.

— Что за товар? — поинтересовался Фарфор.

— Пойдемтес, милейший, пойдемтес!

Гоблинс нажал кнопку под прилавком — все ставни мгновенно закрылись, а деревянную дверь, через которую вошли гости, перекрыла железная. Хозяин пересыпал с купюры содержимое в свой золоченый мешочек и пригласил героев пройти за прилавок. Приметив, как ловко Фарфор забрал обратно сто штепселей, он достал связку ключей, перебирая их в поисках нужного. Лукас засмотрелся на стену, к которой была прибита голова страшного существа, отчасти напоминающего гоблина.

— Кто это? — спросил мальчик у Фарфора.

— Это как раз тот, кого бы мы не хотели встретить в канализации, это грамлин, — шепотом ответил Фарфор.

Крупные, желтые, заостренные зубы в открытой огромной пасти. Длинный, широкий, заостренный нос. Верхняя губа располагалась почти в середине высоты носа. Желтые глаза, как у змеи, смотрели прямо на Лукаса. А уши, как у летучей мыши, крупные и рваные. Кожа этого существа бугристая, с впадинами и наростами. Страшное зрелище, особенно в темной, вонючей, исполосованной узкими проходами канализации.

Хозяин нашел-таки нужный ключ и вставил в коробочку на стене. Когда он повернул ключик, отворилась дверца, там была встроена красная кнопка, на которую он и нажал. Непредвиденно из того самого чучела грамлина на стене, прямо из его пасти, отчетливо послышался удар хлыста и жалобный визг гоблина. Здание слегка задрожало, слышна была работа тяжелой шестеренки. Когда все утихло, раздался звук колокольчика, после чего зеленый гоблин отодвинул штору, за которой спрятался лифт.

Все трое зашли внутрь, гоблинс снова нажал на кнопку, и уже из шахты послышался удар хлыста, крик гоблина, и вот лифт с небрежной тряской на деревянной основе (по виду наспех сколоченной) заскрипел, задребезжал по пути вниз. Лукас в страхе обнял Фарфора за ногу, пачкая его брюки.

— Ты, отвали! — ударил тот тыльной стороной выкидного ножа Лукаса прямо по макушке головы. От неожиданной боли у мальчика потекли слезы. Это были не те слезы, которые приносит падение с велосипеда, не те слезы, когда не дают вкусненького, это были слезы неожиданного унижения. Мама Лукаса всегда говорила, что боль от удара проходит, но терпеть боль от унижения не следует никогда. Конкретно в этот момент мистер Тиль не мог различить, какая конкретно была эта боль. В отместку Лукас тихонько отломил кусочек шоколадки и съел ее. Сразу ушла дрожь в ногах, а в руки вернулась сила, а вместе с силой и душевное спокойствие.