Собрала мусор, и отмыла полы, да так, что теперь на дубовых досках можно было увидеть узор и пересчитать все сучки.

Пришлось трижды менять воду и разводить нового щелока, пока я не оттерла начисто плинтуса, двери и дверные косяки.

Щеткой я прошлась по углам, выметая мусор.

Вода то и дело переставала пениться от грязи. Тогда я спускалась, выплескивала ее за порог, наливала свежей и начинала все заново.

В моем доме будет чистота и порядок! Мы будем жить как люди, как достойные люди, а не как презренные нищие и бездомные!

С этими мыслями я снова бралась за щетку и терла, терла все поверхности, смывая многолетнюю пыль… так истово, словно могла смыть пятно и со всей своей жизни.

Но зато грязи не осталось. И благородное дерево заблестело, отчищенное.

Камины я вычистила, выгребла из них слежавшуюся в камень золу, и выскребла каждый кирпичик, чтоб не было ни песчинки лишней. В чистом камине и дрова горят веселей!

Я затопила их оба, чтоб нагреть наши с Ивонной комнаты.

Детям нужно тепло; нравится, не нравится ужасным привидениям, а я выломала доски с заколоченного крыла здания и разложила их у каминов, сушиться.

Кровати в комнатах, запыленные и серые, были единственной мебелью. И я их тоже отмыла.

До блеска натерла тряпкой полированные ножки и спинки.

Резные изголовья нашоркала щеткой так, что все головки ангелочков, вырезанные в красном дереве, заулыбались.

Самое трудное было отскрести окна.

Серые от пыли непроглядные стекла приходилось перемывать и перемывать, снова и снова.

Рамы пришлось отскребать щеткой, развозя по белому дереву грязные разводы.

Зато потом, когда я ополоснула в последний раз стекла, в комнатах сразу стало светлее.

И обметенные, очищенные от пыли обои оказались не такими уж темными.

А еще я спустилась вниз и отыскала комнатку, где располагался водяной насос и бак для воды.

Под баком я развела огонь в железной маленькой печи.

Это означало, что в ванну можно будет набрать горячей воды и помыться. И мне после уборки, и Ивонне после дороги.

И детям.

Так что Ивонну я встретила на пороге дома, в подоткнутой юбке, с метелкой и тряпкой в руках.

Старая служанка только руками всплеснула, бросив корзинку на землю и залившись слезами:

— Что это вы удумали, госпожа Эрика! Тряпка! Метла! Негоже вам руки сбивать! В холодной грязной воде их портить!

— Поздно переживать о моих руках, Ивонна, — весело сказала я, отряхивая порядком истрепанную импровизированную метлу. — Я славно поработала сегодня и хорошенько убралась, приготовив комнату и тебе, и себе.

— Мне! — прошептала Ивонна, хватаясь за сердце. — Барышня мне прислуживает!..

— Не прислуживает, а вносит свою лепту в общее дело! Ты помогаешь мне, а я — тебе. Ты принесла нам всем еды, а я приготовила нам условия для удобной жизни. Ну, что там у тебя? Есть чертовски хочется!

Старая Ивонна молчала, заливаясь слезами. Она даже не сразу смогла нащупать ручку корзинки у своих ног. Я спустилась с крыльца, помогла ей.

— Ну, чего ты, в самом деле? — я отерла от слез ее морщинистые щеки. — У нас теперь новая жизнь. Не надо вспоминать то, что было раньше. Теперь у нас все иначе. Ты заботишься обо мне, а я — о тебе. И так будет всегда. Это наш новый закон.

— Вы так добры, госпожа! — всхлипывала Ивонна. — Ах, да что это я, старая дура! Конечно, вы проголодались! Ну, идемте же скорее в дом, а не то застудитесь!

Мы поднялись по ступеням и вошли в дом.

В нем и правда было намного теплее, чем на улице.

Слышно было, как потрескивают дрова в печи, как свистит, закипая, вода в баке.

— Постирать одежду можно, — почти мечтательно произнесла Ивонна, волоча корзину.

— И помыть волосы! — поддакнула я ей.

В чистой ванне, в горячей воде сначала мы с Ивонной сначала вымыли Рози.

Мыла не было, пришлось снова щелоком справляться.

Но зато после него кожа девочки сияла, как мраморная! И волосы отмылись с первого раза.

Мы отмыли ее грязную зареванную мордашку. Ее чернющие руки и ноги.

Промыли и аккуратно прочесали обломком гребешка, завалявшимся у Ивонны в кармане, каждую прядку волос Рози.

От горячей воды ее темные волосы начали виться на висках золотистыми кудряшками.

Мордашка девочки зарумянилась. Из черт ее исчезло затравленное выражение.

И Рози как-то незаметно стала просто непосредственным ребенком. Маленьким, беззащитным и хрупким.

А не покорной деревянной прислужницей, на плечи которой можно сгрузить всю работу.