Когда расставили тарелки с едой, Кац спросил:

– Так в чём проблема, Галина Викторовна?

– Да особо ни в чём. Просто он мне сегодня звонил, Егоров, и сказал, что готов выйти с понедельника. Вас устроит? Сможете обеспечить его объёмом работы?

– Обеспечим, разумеется. Иначе бы вчера я не оставил решение за вами.

– Вот и чудесно. Тогда я его уведомлю сегодня же.

– Значит, с понедельника?

– С понедельника. Место найдёте, куда посадить?

– Найду. Вы ещё, помнится, говорили, что поставить ему компьютер, мебель и телефон – не проблема?

– Абсолютно. Уже согласовано с руководством.

– А вот насчет софта я хотел бы поговорить с нашим сисадмином лично. Сам.

– Хорошо. Прислать его сегодня?

– Нет, лучше в понедельник – с утра. Как появится Егоров, пусть и сис приходит – мы всё обговорим втроём.

– Значит, я могу быть уверена, что он для вас лишним грузом не будет?

– Послушайте, что вы постоянно об одном и том же? Я ведь сказал: не будет. Или…

– Или что?

– Или у вас к нему личный интерес?

Щелкунова покраснела. Хотя в столовой было жарко и заметить это представлялось делом непростым, Семён Ефимович заметил.

– Вы, помню, после летучки обмолвились, что давно его знаете. Откуда, можно полюбопытствовать?

Галина Викторовна, не найдя что сказать – или не желая, – дала настолько уклончивый ответ, что Кац ничего не понял.

– Вы очень дотошны, Семён Ефимович. Помните, как в «Криминальном чтиве» герой Траволты допытывался в ресторане у Мии Уоллес, за что Тони по кличке Страшила был выброшен из окна и пролетел четыре этажа?

– Я не смотрел этот фильм.

– Так вот: герой Траволты хотел узнать, делал тот «чёрный брат» Мии массаж ног или всё-таки нет. И спросил об этом её саму в первый подвернувшийся момент.

Семён Иванович уставился на Щелкунову, переваривая смысл сказанного. Что-то влекло его к ней, но чётко он это осознал только сейчас, по прошествии нескольких месяцев с их шапочного знакомства. Фильма он не видел, поэтому суть её пересказа не раскусил. А вот что в данную минуту ему было приятно наблюдать, так это её лёгкое смущение и растерянность. Вот так она выглядит, когда её раздевают перед половым актом, почему-то подумал он. Поймав взгляд Каца, Галина Викторовна огорошила:

– С ним я потеряла девственность. Он был моим одноклассником.

Семён Ефимович никак не ожидал такой откровенности.

– И вы об этом так спокойно говорите?

После признания Щелкунова обрела прежнюю уверенность.

– Никому другому не сказала бы. А вот вам говорю… И даже не понимаю, почему.

– Не знаю, заслужил я или нет, но… я признателен.

Ворошить сию тему дальше было бы бестактно, но домыслов откровенность Щелкуновой давала множество. Если бы речь шла о любой другой женщине, Кац бы и ухом не повёл, услышав то, что услышал, но зам по кадрам в своём новом окрасе, который она обрела буквально за двое суток, вызывала теперь его живейший интерес.

– Вы только не думайте, что между нами что-то есть, – словно предупреждая его домыслы, проговорила Щелкунова. – Я замужем, и счастливо, а сообщила вам просто… просто чтобы по-честному. Ведь его трудоустройство происходит с моей подачи. Не поверите, но после школы – а прошло уже двадцать с лишним лет – мы до сих пор встречаемся всем классом. Конечно, чем дальше летит время, тем меньше людей приходит… И вот нынешней весной на последней встрече в кафе он сказал, что ищет работу.

– Ясно, ясно. Я всё понял. Можно закрыть тему.

Остаток обеда прошел в молчании. Когда вставали, Кац сказал:

– Я провожу вас до кадров?

– Хорошо.

По пути обратно тоже ни о чём не говорили. Прощаясь у дверей, Щелкунова почему-то заявила:

– А вы при близком общении совсем другой человек.

– Вы тоже, причём в самом положительном смысле, – не растерялся Кац. – Ну что ж, приводите своего Егорова в понедельник, всё организуем, как договорились.

– Он не мой.

– Прошу прощения. Это слово «мой», «свой» – оно как паразит.

– Прямо с утра?

– Прямо с утра.

В этот момент дверь открылась изнутри, и собеседников едва не сшибла Федосеева.

– Ох, Семён Ефимович, здрасьте! Какими судьбами?

– Да вот… Обсуждали выход нового сотрудника.

– А-а, Егоров! К вам в лабораторию!

– Точно так.

– Договорились?

– Да. Жду его в понедельник.

– Ну, вот и прекрасно. Галочка, я на обед: если будут спрашивать, скажите, что я через часик.

– Хорошо, Римма Сергеевна.

Когда главная кадровичка повернулась к ним спиной, Кац легонько пожал ладонь Щелкуновой и, ни слова не говоря, отправился к себе. По дороге он пытался разобраться, что нового открылось для него в этой женщине. Что он знал о ней раньше? Да, симпатичная, да, за словом в карман не полезет. Работает по принципу «сказано – сделано». Теперь, после столь неожиданного признания, всё изменилось. Кац чувствовал к ней нечто среднее между отцовской любовью и стремлением к инцесту. У него даже возникла эрекция, хотя в его уже почтенном возрасте, да ещё после вчерашнего вплеска семени в Ольгу Валентиновну, новая, по его опыту, через такой ничтожный интервал никак не могла произойти. «Ну и дела!» – удивился Семён Ефимович, засовывая руки в карманы и пытаясь сдвинуть член вбок, чтобы не топорщились брюки. Когда он вернулся на место, лежащий на столе орех был окрашен в оранжевое.