Тянуло.

Тащило за шкирку.

И Егор поддался. Закинул за плечи верный рюкзак, прицепил к поясу кочергу… то есть, мачете, да и двинулся навстречу приключениям. Обогнув высокую часть холма, спустился в травяное море. Скорее даже мелкий лиман, ведь местами разнотравье было по пояс, а где-то по колено, не выше. То там, то тут из травы торчали высокие стебли неизвестных цветов.

Путь, как водится, оказался сложнее и дольше. Это сверху, с холма, поле казалось ровным, а на деле то ямка под ногу попадёт, то кусты дорогу перекроют. А колючки на тех кустах такие здоровые и ветви крепкие, что ни проламываться желания нет, ни с помощью мачете прорубиться не выходит. Вот и кружил Егор, обходил кусты.

Сколько уж шёл — по солнцу не определить, а любимый егоров сонерик K790 сдох от морской воды. Егор каждый раз, как вспоминал своё вчерашнее купание, шептал проклятия седому незнакомцу. На второй день это дело поднадоело, но Егор надеялся, что адресату здорово икалось.

Чем ближе подходил к лесу, тем виднее становилось, что никакого единого лесного массива нет. Деревья росли группами: березняки, дубравы, ясенники и ельники перемежались крупными полянами, лишь изредка сливаясь краями. Сосны тянулись к небу наособицу, вдаваясь широким мощным клином во владения конкурентов.

Пока шёл к лесу — заскучал.

Оглядывался по сторонам, видел всю ту же серую нынче траву, низенькие кустики и редкие цветы. Но никакого ручья, родника, озерца. Да и одно из мест, назначенных под возможный колодец, оказалось с сухой почвой, поросшей тёмным бурьяном. Издалека-то казалось, что трава тут сочнее, а вон как вышло.

Тускло, серо, уныло.

Последние полчаса Егор шёл, внимательно разглядывая почву. И скучал. Скучал ровно до того момента, как волосы дёрнуло порывом ветра, а мимо промелькнуло нечто синее. От неожиданности Егор упал на колени, что его и спасло. Рюкзак дернуло. С глухим стуком по нему пробарабанило нечто.

С тихим свистом над головой пронеслись мелкие крылатые тварюшки, с кошку размером. На буквально бреющем полёте они промчались над травой шагов пятьдесят, после чего с громкими хлопками взметнулись в небо аки истребители на форсаже и пропали. В воздухе кружили и разлетались лепестки сбитых ими соцветий.

Егор ещё вчера осознал особенность этого мира: здесь всё чужое и безопасность только та, которую сам себе обеспечишь. И потому бросился в сторону ближайшей берёзово-дубовой рощицы. Добежал, спрятался за разлапистым кривоватым стволом дуба. Выглянул.

И обомлел.

Из низкой серой пелены торчало, нет, свешивалось нечто странное. Раз, два, три… восемь. Восемь огроменных то ли хвостов, то ли плавников, медленно ползли в небе, пересекая равнину. Они едва заметно шевелились. Один из хвосто-плавников был недалеко и Егор наскоро оценил его метров в триста длины. Другие были заметно дальше, парочка казалась тёмными чертами у горизонта.

Плавники постепенно опускались, ещё немного и начнут скрести по земле.

И вокруг них, как мошкара, кружились те точки, которые утром видел Егор. Но тогда их было десяток-другой на всём небе. А тут — сотни и тысячи. Настоящее облако гнуса, как на северах, только мошка размером с кошку.

Совсем рядом просвистел дозор синих.

Миг — и их уже нет.

Егор спрятался за стволом, сбросил рюкзак и увидел несколько воткнувшихся перьев-стрел. Короткие, в палец, переливающиеся ярким ультрамарином, стрелы пробили ткань и глубоко ушли внутрь. Нижняя часть рюкзака потемнела от разлившейся воды.

Сорвав несколько листьев покрупнее, Егор с их помощью выдернул перья. Вытащил почти пустую продырявленную пластиковую бутылку, поболтал остатки воды в ней и отбросил. Пить не решился. Неизвестно какой яд мог быть на острейших концах перьев. Долго смотрел на бутылку, прощаясь с частью привычного мира. Поднял, вылил воду. Замотал перья-дротики в листья, затолкал в пробитую ими бутыль и убрал в рюкзак.

В небесах гулко ухнуло и тяжко заклокотало.

Воздушной волной пригнуло деревья, с треском посыпались сухие ветви, взлетели листья. Уши заложило, пришлось несколько раз сглотнуть чтобы звуки вернулись. Он осторожно выглянул и с отвисшей челюстью наблюдал за происходящим в небе.

Низкая серая пелена вихрилась и расползалась. В прорехах возникали тёмные пятна. Они двигались. Сливались воедино, рвали облака в клочья. А ещё пелену пробивали десятки хвостов-плавников, которые летели в одном направлении с одной скоростью.

Наконец облака проломила огромная тёмная туша. Длиннейшее, в километры, тело-крыло, неспешно опускалось, направляясь в сторону моря. Из этого крыла и росли те свисающие плавники: длинный и множество покороче. А с крыла сыпались маковые зёрна точек, принимались кружиться вокруг летучего аэродрома. Или матки?

По травяному морю ползла тень.

Воздушный левиафан подавлял громадностью и чуждостью. Вчерашняя колесница смерти, напугавший до колик в животе дредмос «Тикуам», размером даже с главным хвостом не мог сравниться, не то уж со всей тушей. Хотя Егор искренне понадеялся, что в столкновении верх возьмёт именно человеческая машина, а не вот эта неведомая ёкарногунганская хтонь.