Нашёлся иной путь.

Уже изрядно завечерело. Егор ошибся с оценкой расстояния, и солнце висело над самым горизонтом, там где море. Сизые тени накрывали мир, быстро темнело. Но что радовало — ночевать у подножия холма точно не придётся. Наверх вела широкая лестница-серпантин из тёсаного в незапамятные времена гранита. По краям почти гладкие, в центре ступени несли следы бесчисленных ходоков. Некоторые — разбиты вдребезги, и чем ближе была вершина, тем больше было порушенных ступеней.

До вершины холма лестница сделала два резких поворота, с широкими площадками на каждом. Когда-то каждая площадка была огорожена парапетом, но сейчас остались лишь поваленные и разломанные камни.

И чем выше Егор поднимался, тем более удивительный вид открывался.

На холме росли руины.

Вот прямо росли, другого слова не подобрать. Из травы и кустарника поднимались полуобрушенные стены, косо срезанный неведомым оружием донжон, пара рассыпавшихся гранитными блоками привратных башен. И всё — затянутое жаждущим жизни и пространства плющом, накрытое толстыми покрывалами серо-зелёного мха.

Жизнь буйствовала.

Как бы говорила — всё пройдёт, и вы тоже. Лишь я вечна.

Лестница из кое-где треснувших плит поднималась почти до вершины, там разбегалась каменным кольцом, охватывая холм. И ещё вдоль внешнего края кольца тянулась гранитная балюстрада — метровые балясины с грубо вырезанными шаровидными навершиями, накрытые широкими закруглёнными перилами.

Самое же неожиданное ждало Егора наверху.

Неподалёку от подъема на холм на перилах балюстрады сидела непривычно одетая девчонка. Лет так… наверное, с егоров возраст. Или годом-двумя младше?

Открытый всем ветрам торс, узкая полоска топа и короткий плащ-палантин, скрепленный большой красной заколкой и закрывающий лишь плечи. Длинная юбка в пол, с разрезами едва не до пояса. И яркие, слепящие в наступающей вечерней тьме сине-красные огни: изогнутые линии и пятна-светляки, что ползали и скользили на полах юбки.

Под вечерним ветерком та трепетала, обнажая голые ноги.

Девчонка тихонько плакала.

И ещё чудилось, что над ней нависает огромнейшая тень. Тень незримая взглядом, но ощущаемая сердцем. Тяжкая, стотысячетонная громада, сокрытая в дрожащем мареве темнеющего неба. Веяло чем-то из гулкой пустоты, не то смертельной угрозой, не то холодным предостережением.

Егор остановился и не сразу заставил себя двинуться к незнакомке.

И тень явилась.

С каждым шагом за спиной девчонки всё сильнее наливался красками и вещественностью высоченный силуэт непонятных, но явственно осознаваемых технологических форм. Прямые линии корпуса сменялись резкими изломами. Чудились бронированные башни и глубокие казематы; длинные стволы ужасающих орудий двоились и троились, или вовсе исчезали. Там и сям по броне пробегали призрачные огни, в воздухе разворачивались бледные транспаранты, заполнялись строчками неведомых иероглифов и тут же таяли, пропадая в тенях. Резко выдвигались угольно-чёрные пирамиды, целились в Егора и медленно тонули в корпусе.

На груди у парня крутанулось несколько ярких знаков, напоминающих лазерные прицельные метки.

От внезапно навалившейся на плечи тяжести Егор пошатнулся.

Огромный и страшный железнодорожный костыль в сотню метров высотой висел в воздухе, не касаясь земли. Топорщился угловатым, нависал тяжким, резал бритвенным. Жуткий стальной монстр был окутан тончайшей режущей глаз синей сетью, ячейки которой вспыхивали то тут, то там пронзительной бирюзой.

— Тяжко, морча? — бросила в воздух девица, не глядя на Егора. Устало, но в то же время слегка злорадно. — Так тебе и по мойрам.

Сделав шаг, другой, Егор почувствовал, что неведомая тяжесть отступила. Не пропала вовсе; отодвинулась и висела рядом, готовая при неверном движении раздавить насмерть.

Когда Егор приблизился, девчонка нехотя повернула к нему голову.

— Проходи мимо, морчок, — процедила она и смахнула с лица слезы. — Не твоя основа.

Ответил Егор далеко не сразу, но всё же возразил:

— Я не… морчок.

И выдохнул.

Тысячетонный костыль, сука, давил.

— А то не вижу, — зло усмехнулась девчонка и отмахнулась. — Морчок как есть. Джинса, куртка из кожи дермантина, рюкзак и эта… как её… свинка. Нет, крынка. Пенка! Даже пенка! Просто как по заказу!

— Не морчок я. Меня Егором зовут. Егор Метелица!

— Все вы Егоры, — презрительно сплюнула девица и шмыгнула носом. — Все. Сколько жду здесь — один за другим. Одинаковы на морду. Разве что одеждой различаетесь.

— Да я один такой! Клянусь! А что с одеждой не так?

Девица отвернулась и равнодушно уронила:

— Позавчера тупой морчадла приперся в десантурном скафе позапрошлого десятилетия. Прикинь, какой дубак?

Егор прикинул. Фигня выходила. И не в том, что не знал про десантурные скафы. По словам догадаться можно, что это броня для космического десанта.