— Идите, я вас догоню, — кинул я пацанам и остался в тамбуре докурить сигарету.

Дзен с Цыганом, не оборачиваясь, пошли занять места. Фуджик задержался и остался со мной. Мы подружились ещё в самом раннем детстве, когда вместе пинали футбольный мяч во дворе. Поэтому он чётко определял, когда у меня в жизни происходит переполох. Я уставился на мелькающие огни за стеклом. Фуджику не нужно было видеть лица, чтобы просканировать моё нутро.

— Что случилось?

— Ничё.

Он выдержал паузу.

— Батя?

Мне и не требовалось отвечать, чтобы он всё сразу понял.

— Сколько уже бухает?

Я сплюнул, выдохнул дым и, нервно раскачиваясь, выдавил:

— Я не помню, чтобы он прерывался.

Товарищ глубже затянулся сигаретой и опустил глаза. Вся подноготная моей неблагополучной семьи ему была хорошо известна. Именно он приходил на выручку, когда в доме был невыносимый погром, позволял у него переночевать мне и моему младшему брату. Его то семейка была до невозможности тихая: отец с матерью пашут с утра до вечера на рынке, и у них нет сил на какие-то разборки.

— Можешь у меня остаться. В приставку зарубимся.

Я не ожидал ничего другого, поэтому нашёл в себе силы на улыбку.

— Я бы просто хлестал водку и шлялся с вами всю ночь.

Фуджик улыбнулся в ответ и решил меня больше не доставать, понимая, что мне мало что может помочь. Мы направились к друзьям. Дзен что-то интенсивно затирал всегда готовому выслушать Цыгану.

— Че ты докопался до человека? С тобой никто не хочет общаться!

— Да отвали, якут! — отмахнулся тот от Фуджика и продолжил своё повествование, — У того парня-инвалида реально такая же фамилия! Прикинь!

— Вы о чем? — вклинился я в их диалог. Точнее сказать, монолог.

— Да тут до меня на днях слухи дошли от одного чувака из интерната про семейство Пятки…

— Снова ты со своим Пяткой! — взвыл Фуджик. — Когда вы уже с ним в задницы потрахаетесь и успокоитесь?!

— Он бы тебя за такие слова сам трахнул! — с серьёзным видом мстителя заявил Дзен.

Пятка обладал авторитетом, который перешёл ему по наследству от отсидевшего не раз на зоне отца. Слава парня была сомнительной. Кроме совращения малолетних, грабежа и нанесения тяжких телесных ему нечем было больше гордиться. Дзен же нашёл в нём бесстрашного кумира и постоянно бегал за ним, как собачонка.

— Так что за слухи? — решил вернуть я Дзена на позитивный лад.

— Короче, — он легко повёлся, — в Твери по соседству с интернатом есть дом инвалидов. Там с годовалого возраста прозябает мальчишка, которому сейчас уже 25 лет. У него с рождения выставлен диагноз дистрофии двигательного аппарата. Суть в том, что он ходить не может, расти не может, а размышляет, как нормальный человек. Ему 25, а выглядит он как недоношенный пятилетний ребёнок. Фамилия его Пятаев.

— Мало ли однофамильцев, — отхлебнул я из горла водку и поморщился.

— Так слушай. Тот пацан, ну из интерната, рассказал следующее. У него опекуны проживают на одном этаже с семьёй Пятаевых. Он мамке задал вопрос о нелепом совпадении, а она схватилась за голову и начала подсчитывать года. С её слов: Пятаева была беременна первенцем, но потом куда-то пропала на долгий срок, а когда вернулась, убедила всех, что произошёл выкидыш. Ребёнка никто не видел, но по числам как раз всё сходится с тем инвалидом. Он всю жизнь провёл в койке, здраво осознавая, что родителям стал не нужен. А мамаше хоть бы что. Это уже потом она ещё родила тройню. Все вроде нормальные, здоровые…

— Кроме Пятки, — подытожил Фуджик.

— Он самый толковый в понимании жизни, чел, — на этот раз спокойно заявил Дзен. — Оспаривать глупо.

Я уставился в соседнее окно. На душе было паршиво. Семейные драмы задевали за живое, потому что имели и со мной непосредственную связь. Водка не помогала.

— Погнали раскуримся, — предложил я, вспомнив, что у Дзена имеется заначка чугара.

— Вот именно, а то уже надоело слушать сплетни.

— Это чистая правда, чувак! Я гнать бы не стал!

— Да ты ещё тот балабол!

Без каких-либо лишних рассуждений мы всей компанией двинулись в тамбур. Осмотрев горизонт, Дзен достал бутылку и «камень». Дым казался мягким, но уже в первые секунды, я понял, что перебрал. Меня развезло, и я начал ржать над Фуджиком, потому что из-за улыбки и курева его глаза совсем пропали. В ответ пухлая вьетнамская физиономия смеялась над моим неадекватным поведением, тем самым создавая порочный круг. Все ржали, как умалишённые, и никто не мог ни найти причину смеху, ни остановиться. Лишь Цыган оставался с непробиваемым каменным лицом, что ещё больше доводило остальных до истерики.