Тоненьким своим противным голоском и с таким к тебе отвращением, будто ты куча говна.

«Я тебя пведупвеждал или нет?! Не давать ему мяса, павшивцу, до самых октябвьских»

Не знаю, что другим, а мне он всегда говорил, когда меня наизнанку в процедурной выворачивали:

«Тевпи, казак, атаманом непвеменно будешь. Бегать будешь, как Нувми, а забивать будешь, как Бобвов».

Бобров – это понятно, экстра-форвард тогда в ЦДКА, а Нурми – бегун какой-то, по-моему, финский, а может быть, и шведский.

– А как была фамилия Тольки-Лапая? – спрашивает Работодатель Романов.

– Тольки-то? Лапая? Хрен его знает. Не помню. Может быть, Лапаев? Или Лапайский какой-нибудь.

– А за что он сидел?

– За кражу. Корысть наживы. Квартиру какую-то обнес и сразу же сел, раздолбай с Покровки, даже проспаться ему менты не дали. Пятерку отхватил, а выпустили через два года – за примерное поведение и как социально-близкого.

– Питерский?

– Ну. С Нейшлотского. Я там с ним потом бывал. Не знаю только, сохранился этот переулочек сейчас или уже нет – там большая стройка, помню, происходила – гостиницу строили, «Ленинград».

– А Главного как звали?

– Слушай, настыряга, я ж тебе уже все это объяснял.

– Ну а вдруг вспомнили. Неделя ведь прошла.

– Не могу я вспомнить того, чего не знаю и не знал никогда. Объясняю еще раз: солдатики звали его «товарищ полковник». Холуи, в глаза, – то же самое. А между собою называли его «Главный» или – «Папаша»)

– Точно помню, случилось это седьмого марта. Я проснулся – меня кто-то трясет за плечо. А я после вчерашнего сеанса совсем больной, ничего не соображаю и перед глазами – как тюлевая занавеска. А это меня расталкивает Толька-Лапай, очи, как плошки, не бачут ни трошки: вставай Алеха, надо когти рвать, никого уж не осталось.

«Как не осталось!?»

– А палата и в самом деле – пустая, никого нет, и койки не застелены, все брошено, как на пожаре. Я вскакиваю, а одежи-то нет! Не положено одежи. Белье да халат с тапочками. Куда в таком виде? А от нервов зуб на зуб уже не попадает. Кинулись мы с Толиком на выход – везде пусто! В операционной пусто, в перевязочных – пусто, в процедурных – пусто, в комнате отдыха пустота, на постах – никого. Выскочили в вестибюль – огромный, что твой вокзал, и опять же никого нет, только дверь выходная на сквозняке хлопает. И вот тут у меня наступает помрачение рассудка. В глазах делается темно, и я все забываю.

Помню какой-то переулок булыжный. Старые, облупленные, ободранные дома над головой. старуха какая-то чёрная на меня смотрит из подворотни. А когда полностью очухиваюсь, оказывается, что я уже на Толиковой малине, среди воров и бандитов.

Ну это уже не так интересно.

Странные

– Что ты! Были очень странные! Например, помню, были двое… Один мальчишка совсем, лет шестнадцати – я и сам был тогда сопляк, но он даже мне пацаном кажется, абсолютным шкетом. Звали его Денис, фамилию не помню, а вернее сказать – не знаю. Лопоухий, шея – с палец толщиной, ручки тощие, а лапы красные, как у гусака, и здоровенные. Щенок. А второго мы звали все Сынуля. Не знаю уж, чей он там был сынуля, но его сам Главный так звал:

Конец ознакомительного фрагмента.