– Месье Солодов, предупреждаю вас: если к субботе не будет оплаты, пожалуйте, голубчик, вон.

– Марья Варламовна… – начал было Митя, но Филимонова остановила его, выдвинув вперед мясистую пятерню.

– Никаких отговорок больше не принимаю! И так уже отсрочку три раза давала! Страдаю от вас всех, себе убыток несу. Слишком доброе у меня сердце!

Она хлопнула себя по внушительной бумазейной груди, показывая, где у нее находится доброе сердце. Митя вскочил, принялся тараторить, что, мол, она, Филимонова, – женщина огромной души, и напоминает ему покойную матушку (то была форменная ложь), и сердце-де у ней, не в пример другим, действительно добрейшее, и да он же моське ее давеча инъекции делал, а та его за ногу укусила, но он рад продолжать, и в том же духе… Но хозяйка была непреклонна.

– Я вам, месье Солодов, в последний раз говорю. Не будет денег к субботе – выметайтесь вон. Залог ваш – надеюсь, вы это понимаете, – останется невозвращенным.

Филимонова зыркнула на тарелку с крошками от пирога, повернулась всем корпусом, понюхала зачем-то плюшевую занавеску и удалилась, не попрощавшись.

Митя с раздражением захлопнул за ней дверь, которую она даже не прикрыла. Где взять еще пять рублей, которые он задолжал хозяйке? Белкин уехал к тетке в Каменку сразу после анатомички. Барон Сашка Эльсен? Ох, как не хотелось Мите идти к барону! Он и так должен Эльсену десять рублей. К тому же Сашка оплачивал его учебу в Академии и подкидывал иногда на карманные нужды, и Митя был настолько благодарен ему, что клянчить денег лишний раз считал для себя совсем неприемлемым.

Он встал, походил по комнате взад-вперед, разминая ноги. На глаза попался серебряный чернильный прибор, доставшийся от покойной бабки, – семейная ценность. Митя взял его в руку, осмотрел, как осматривают больного со всех сторон, вздохнул, завернул его в наволочку и, взглянув на старые настенные ходики, начал застегивать сюртук. Уже восемь. Ломбард на Моховой откроется через полчаса…

В этот момент в дверь снова постучали. «Чертова вдова», – подумал Митя, и ему захотелось швырнуть чернильницей в дверь.

Но входить никто не спешил. Было слышно, как за дверью непрошеный гость переминается с ноги на ногу. Не хозяйка явно – та не церемонится.

– Войдите! – буркнул Митя.

Желтый полог колыхнулся, и в комнату вошел Крупцев. От неожиданности Митя чуть было не выронил из рук чернильницу.

– Не ожидали, Дмитрий Валентинович?

Еще полминуты назад Митя мог бы поклясться, что профессор не знает его имени, ведь за все студенческие годы он к нему если и обращался, то исключительно «господин Солодов». А тут вдруг – по отчеству! Никак в личной карточке посмотрел?

– Петр Архипович… – Митя в оторопи вытянулся, как постовой, и шмыгнул носом. – Чем обязан?

– Вы позволите? – Крупцев показал глазами на единственный стул.

Митя кивнул. Профессор снял шляпу, поискал вешалку и, не найдя даже гвоздя на стене, прошел по скрипучему полу и сел на стул. Митя опомнился и, буквально вырвав шляпу и трость из рук гостя, положил их на низенький подоконник.

– Что у вас в наволочке, мой друг? Камень? Не собираетесь ли шарахнуть меня по голове?

Митя засмеялся бисерным смехом и сунул чернильницу под подушку.

Крупцев расстегнул верхнюю пуговицу дорогого английского пальто, но на предложение Мити снять его отказался. Как и от чая – к Митиному облегчению, потому что измученная заварка в чайнике, пользованная несколько дней кряду, цветом напоминала жиденькую мочу.

– Я вот, собственно, по какому делу, Дмитрий Валентинович… – Крупцев вдруг закашлял, и Митя кинулся к графину, налил полный стакан воды и протянул ему.

Профессор сделал жадный глоток, потом другой и осторожно поставил стакан на стоящую рядом этажерку, боясь расплескать воду. Было заметно, как дрожала его рука и как он искоса посмотрел на Митю: заметит ли.

«Время тянет… Верно, что-то страшное произошло!» – в ужасе подумал Митя, и в животе у него похолодело.

Но что же могло случиться? Если его отчисляют, то об этом стало бы известно от факультетского старосты, и представить, что сам профессор заявится осчастливить нерадивого студента дурной вестью, просто смешно. Может быть, кто-то умер? Кто-то из профессуры? Или барон Сашка Эльсен?

Митя сам подивился абсурдности мыслей, лезущих в голову, – и тут его осенило.

– Петр Архипович? Что-то с моей препарацией? Скандал?

– Нет-нет. Хоть вы и нарушили все мыслимые правила и вас стоило бы тут же отчислить, если – уж простите за откровенность – не высечь розгами, как в старые добрые времена, но… Хотя вы правы. Отчасти дело касается того, что я видел сегодня ночью.

– Пациент недоволен? – улыбнулся Митя и, уловив ежистый взгляд профессора, тут же пожалел о своей неудачной шутке.

– Да нет. Наоборот. Ваш кадавр счастлив и велел кланяться. Я пришел к вам, Дмитрий Валентинович, как к коллеге. Нет, не будущему, а настоящему. Я видел вашу работу сегодня – и, признаюсь, восхищен.