***

Однажды надзиратель принёс с собой на смену полное ведро воды. И принялся дразнить заключённых:

– У меня здесь вкусная холодная водичка! Та камера, в которой есть хороший певец, получит целый ковшик!

Все хотели выжить, поэтому из каждой камеры доносилось пение. Но в моей камере не нашлось никого, кто знал хоть какую-то песню. Воды в ведре оставалась немного, поэтому я сам затянул корейскую народную песню.

Надзиратель оценил старания, налил ковш воды и попросил спеть что-нибудь ещё. На этот раз я решил исполнить популярную современную песню. Где-то посередине песни раздался крик:

– Кто это распелся?

К нам в камеру влетел другой охранник, который ничего не знал про «песенный конкурс». Надавал всем тумаков, а на меня надел наручники. Вот скажите, в чём я виноват? Не я придумал «конкурс» по пению – я просто пытался получить немного воды. Со стороны обоих охранников бесчестно и жестоко. Обиднее всего, что они оба корейцы… Это ужасно – быть закованным в наручники. И особенно страшно, когда руки скованы за спиной: сидеть в таком состоянии больно, лежать или спать невозможно. Человеку в наручниках приходится есть как собаке, уткнувшись лицом в чашку, лакать сидя на корточках.

Утром я отказался от миски с завтраком, отдал сокамерникам. Ближе к обеденному времени стало мутить от голода, но я всё ещё был в наручниках. Раздали миски с едой – я опять отказался. Мои сокамерники забеспокоились, умоляли поесть хоть немного. Но мне была ненавистна мысль, что со мной обращаются как с животным. Лучше смерть, решил я, чем такое унижение. Вскоре я потерял сознание…

Очнулся ближе к вечеру. Тот охранник, который надел на меня наручники, отвёл меня к начальнику охраны.

– Ты отличный певец! – сказал он. – Снимите с него наручники.

Только я вздохнул с облегчением, как начальник попросил меня спеть что-нибудь. Я взглянул на него с недоумением. Из-за этого пения у меня и так проблемы, на меня хотят повесить ещё?

– Нет, – отказался я. – Петь я не буду, хоть режьте.

Начальник сразу изменился в лице. Он не ожидал такого поворота и снова приказал заковать меня в наручники. Воистину, мне устроили тюрьму внутри тюрьмы. Конечно, должны были наказать охранника, который устроил «песенный конкурс». Но я не видел смысла сдавать его, поэтому взял всю вину на себя. Удивительное дело: надзиратель, который заставлял заключённых петь за ковш воды, пришёл ко мне в камеру, извинился. Сказал, что его зовут Ким, что он сожалеет, что случилось, и благодарен, что я не сдал его.

Нет худа без добра: после этого случая сокамерники стали доверять мне ещё больше, у меня завязались неплохие отношения с тем охранником. А я научился жертвовать собой ради блага других.

***

12 августа в тюрьме включили радиорепродукторы на полную мощность. Все заключённые жадно вслушивались в каждое слово. Именно такие новости каждый кореец жаждал услышать много лет: Советский Союз вступил в войну с Японией, войска Советской армии продвигаются вниз по полуострову. Это значит – Японской империи конец. Я танцевал от радости! Мы становились свидетелями важнейших исторических событий. В камере имелось единственное зарешёченное окошко под потолком. Его всегда на ночь закрывали снаружи ставнями, но в ту ночь ставни не закрыли. Я жадно смотрел на луну и звёзды. И вдруг мне в голову пришла мысль: если Японии крышка, оставят ли в живых политических заключённых?

Остаток ночи я провёл почти без сна. А утром обнаружилось ещё кое-что интересное. В японской тюрьме есть традиция: всякий раз после пробуждения мы обязаны кланяться, глядя на восток – там располагался дворец японского императора. За соблюдением ритуала зорко следили надзиратели. Но этим утром обошлись без поклонов.

– Похоже, нет больше никакого императора… – предположил я.

– Что же тогда будет с нами? – заволновались все.

Я не знал, что ответить… Ближе к полудню пришёл охранник Ким – тот самый любитель пения, и мы потихоньку поговорили.

– Какова будет наша судьба? – спросил я.

Выяснилось, что жизни наши буквально на волоске. Нас дважды то приговаривали к смертной казни, то миловали. В августе после долгих споров и обсуждений японское правительство решило казнить всех заговорщиков и участников восстания корейских солдат-студентов. 18 августа должна состояться казнь. Охранник Ким рассказал, что губернатор провинции уговаривал тюремное начальство помиловать корейских студентов – боялся, вдруг казнь приведёт к волнениям. «Они и так ходячие мертвецы, – убеждал губернатор. – К чему тратить порох? И так помрут». Но японское правительство приказало казнить…

В полдень 15 августа опять включили радио. Я никогда раньше не слышал голоса императора. В тот день он звучал так, словно ему физически больно, он плачет. Некоторые слова я не разобрал, но было понятно, что он объявляет полную капитуляцию Японии.

– Слава Корее! – заорал я.

Следующий день, 16 августа, стал одним из счастливейших в моей жизни. Нам дали на обед свинину. Корейские надзиратели рассказали, что японская охрана дала дёру – нас всех выпускали на волю. Ким принёс одежду: просторную рубашку, мешковатые брюки, пару туфель, даже плетёные японские шлёпанцы. И вскоре меня и моих товарищей вывели за ворота тюрьмы. Мы стояли и не могли надышаться воздухом свободы. Представьте, это случилось за два дня до запланированной казни!