— А наши-то самолеты без связи не останутся?

— Нет, потому что наши на других волнах работать будут.

— А немцы — они дураки полные, не сообразят на наш диапазон переключиться, — не удержался от шпильки нарком.

— Не сообразят потому что не смогут. У них нет радиостанций, в таком диапазоне работающих, и в ближайшее время не появятся: в Германии ламп, способных на такой частоте работать, просто нет. Так что фашисты даже наши переговоры подслушать не смогут: нечем им подслушивать…

— Понятно. Как твой завод называется? Мы эти радиостанции у него немедленно закажем, поначалу для проведения испытаний, но если ты не наврал с три короба, то и серию закажем.

— Я монтером в оповещении о тревоге сейчас работаю, там эти станции никто сделать не сможет.

— То есть ты мне просто голову тут полчаса морочил?

— Во-первых, минут пять, во-вторых, если вы мне предписание дадите, то я две станции для испытаний послезавтра уже принесу. Без предписания-то радиостанции делать запрещено. А в третьих, раз уж я один по две станции в день собрать могу, то если вы выделите полсотни… тут даже женщины подойдут или вообще хоть девочки-школьницы… Я все же радиоинститут закончил, по технологии радиопроизводства.

— Так… сиди здесь, я… нет, предписание мы тебе сейчас дадим, и пропуск на… послезавтра, говоришь? Пропуск будет на проходной, в бюро пропусков… дай-ка мне документ твой, я имя-фамилию запишу…

Вячеслав Вишняков для наркомата оказался настоящей находкой. Во-первых, технологом радиопроизводства он действительно оказался очень неплохим, а во-вторых… Советский радиолюбитель — это человек, который в отсутствие всего может собрать что-то весьма полезное. Потому что голь на выдумки хитра, а советский радиолюбитель как раз представителем этой самой голи и является. Его радиостанции в НИИ ВВС очень понравились — во время предварительных испытаний, но вот в самолетах они поначалу повели себя довольно плохо. Потому что самолет — это могучий генератор радиопомех, причем во всех возможных диапазонах: и магнето искрит, и по неэкранированным проводам сигналы разные идут, и моторы электрические искрами со щеток эфир вокруг себя треском заполняют. А экранированный провод — страшный дефицит. То есть дефицит, пока на него не обратит внимание советский радиолюбитель.

Потому что советский радиолюбитель знает: тонкий медный провод дефицитом особым не является (и уж тем более не является дефицитом для авиапрома), и даже экранированный провод — не такой уж и дефицит. Дефицитом является луженый медный провод, а особенно дефицитен такой провод с экраном из луженого медного провода. Но у радиолюбителя из полуды хорошо если есть припой оловянный, а чаще и его нет: в лучшем случае есть у него обычная консервная банка. И радиолюбитель просто берет недефицитный медный провод, консервную банку, соляную кислоту. Мастерит простенький электролизер с простым и доступным ламповым диодом — и получает столько луженой проволоки, сколько ему надо. Причем полуда выходит тоненькая, микрона в два всего — то есть одной консервной банки радиолюбителю хватит лет на несколько радиолюбительства. А уж машинку для намотки экрана даже юный пионер собрать в состоянии из катушек от ниток, проволоки и собственных слюней.

Но в авиапроме есть даже олово в слитках, есть любые ламповые выпрямители. И есть люди, которые могут повторить такой незатейливый опыт в промышленных масштабах. И даже если есть одни лишь старые консервные банки… олова с одной банки хватало на изготовление экранированной проводки на любой истребитель, а на самолет побольше — вроде того же Пе-2 — и пару банок найти можно. Но все же проще взять обычный припой — и уже на нескольких заводах усилиями Вишнякова стояли несложные установки по выделке экранированных проводов. А для выпуска радиостанций был организован собственный «авиапромовский» заводик, под который товарищ Шахурин реквизировал (временно, до осени) новенькое школьное здание в Филях.

Пока что «собственное радиопроизводство» только разворачивалось — однако и его уже хватало на то, чтобы все выпускаемые в Омске самолеты имели весьма качественную радиосвязь. Которую фашист нарушить не мог: каждый канал легко переключался на любую из примерно полусотни доступных частот — причем доступным лишь советским радиостанциям. Так что новые самолеты получили еще одно преимущество перед фашистами — и преимуществом этим они воспользовались.

Конечно, мир эти машины не перевернули — но прилично притормозить немецкие войска на Воронежском фронте смогли. Потому что двадцать второй завод к концу мая успел выпустить и два полка «сверхплановых» пикировщиков. А восемьдесят бомбардировщиков — это все же довольно заметная сила…

В середине июня на Воронежском фронте только И-185 работало около сотни — и эти машины полностью похоронили даже малейшие шансы фашистов на получение преимущества в воздухе. Но хуже всего — для германца хуже — было то, что «у русских новых самолетов несчитано» и они в воздухе крутились чуть ли не круглосуточно. На самом деле машин было все же немного, но по предложению нового Главкома авиации Александра Александровича Новикова «новые авиаполки» комплектовались весьма необычным образом: на одну машину назначались про три пилота. В этом случае самолет мог находиться в воздухе до шестнадцати-восемнадцати часов в сутки — а фашисту казалось, что самолетов впятеро больше, чем их было на самом деле. Правда при этом моторесурс двигателей вылетал за неделю — но и девятнадцатый завод в Молотове их стал выпускать уже по десятку в сутки, да и ремонт моторов в ЦИАМе настолько отладили, так что большинство моторов теперь ремонтировалось в тыловых мастерских.

Такое комплектование истребительных полков Новиков «позаимствовал» у «опытного полка», только в «опытном» на самолет ставилось по два пилота, а он решил «несколько усугубить» передовой опыт.

Летчики же на «поликарпычи» — так прозвали И-185 в войсках — набирались самые опытные. То есть те, которые смогли не погибнуть, воюя с «мессерами» на «ишачках». И теперь любая группа бомбардировщиков или штурмовиков шла на задание под истребительным прикрытием. А когда сверху спокойно кидаются разные бяки, то внизу врагу становится несколько неуютно. Настолько неуютно, что Воронежский фронт замер километрах в сорока от Воронежа. Крепко замер, а в после того, как три новых истребительных полка (один на «поликарпычах» и два — на «гудках») расположились в пригородах Белгорода, немецкое наступление остановилось.