А в «частной беседе» с Мстиславом Всеволодовичем Келдышем он договорился о том, что из института Келдыша в Казань приедет, хотя и не очень надолго, группа математиков, которые постараются найти решение очень непростой проблемы секционной сборки самолетов. То есть все же нее Пе-10, с этой машиной все было в общем-то понятно — но КБ усиленно занималось проработкой следующего проекта: в КБ товарища Климова шла усиленная разработка турбовинтового двигателя на пять тысяч лошадиных сил. Лишь немного более мощный, чем используемый на Пе-10 бензиновый Рыбинского завода, но с ожидаемым весом в полторы тонны вместо трех с лишним. А это и более шести тонн экономии веса всей машины, и крыло можно было сделать «попроще и полегче». А главное — все же «лишних» четыре тысячи сил на взлете позволяют грузоподъемность самолета прилично увеличить — а, следовательно, больше топлива взять. А если учесть, что двигатель и топлива должен потреблять почти на четверть меньше поршневого…

Вообще-то турбовинтовыми моторами занималось довольно много конструкторов. И первым придумать работоспособный двигатель сумел Павел Соловьев. А попробуй тут не суметь, если товарищ Мясищев буквально стоит за спиной и палкой лупит за мельчайшую задержку в работе. Правда получившийся мотор никого из конструкторов особо не впечатлил, и не из-за технических характеристик, а из-за крайне низкой надежности. Очень сильно «дефорсированный» вариант мотора (всего-то в триста «лошадок») заинтересовал лишь товарища Камова: все же триста лошадей на двести пятьдесят килограммов — это было вполне прилично, а на «половинной» мощности мотор выдерживал (причем все четыре опытных мотора выдержали без малейших замечаний) и пятьсот часов непрерывной работы. Сейчас эти же двигатели были поставлены на ресурсные испытания по части гарантированных циклов работы — но уже достигнутые значения были весьма интересны и два опытных двигателя были уже переданы в КБ Камову. Он попросил еще два: у них в КБ шел «напряженный спор по выбору оптимальной конструкции», и — после разрешения от Шахурина — они принялись строить два принципиально разных вертолета. Одномоторных, но иметь «запасные моторы» оба крайне желали.

Но результаты их работ ожидались (в соответствии с планами все же) не очень скоро, а вот изготовить требуемое товарищу Сталину количество самолетов к параду было суровой необходимостью. А если стране что-то очень нужно, то оно, как правило, появляется. Рано или поздно появляется — а в сорок шестом году оно, это нужное, появилось даже «досрочно»: к седьмому ноября для демонстрации во время воздушной части парада было изготовлено не пятьдесят, а почти в полтора раза больше реактивных истребителей МиГ-15. Изготовлено, облетано, даже «передано в строевые части» — то есть на аэродроме ЛИИ успели подготовить для каждого самолета умеющего на этом самолете летать пилота. И все было счастливы — пока утром седьмого воздушный парад из-за паршивой погоды не был отменен.

Откровенно говоря, отмене воздушного парада обрадовались почти все авиаконструктора, кроме, разве что, Микояна: Артем Иванович надеялся, что «товарищ Сталин обратит внимание на созданный под его руководством истребитель». Очень надеялся, ведь ему почему-то резко сократили «список доступных благ», а брат на просьбы о помощи лишь недовольно морщился и ничего не делал. То есть один раз попытался что-то сделать — это когда Артема Ивановича исключили из Совета Главных конструкторов — а после этого лишь говорил «занимайся своими делами и не приставай». Конечно, Артем Иванович брата все же дожал, и тот пояснил свое поведение:

— Иосиф Виссарионович сказал, что — всего лишь директор КБ, должность у тебя такая.

— Горбунов тоже директор!

— Владимир Петрович официально числится директором ОКБ и заместителем Главного конструктора, а ты — просто директор! Так что сиди на этой должности молча, пока товарищ Сталин не решил, что ты слишком уж много о себе мнишь. Ты думаешь, он не знает, что МиГи — это машины Поликарпова? Прекрасно знает, а КБ ваше вообще не разогнал потому что Михаил Иосифович — в отличие от тебя — в состоянии самолет разработать. Пусть на чужой основе, но все же…

— Мы и сами…

— Товарищ Гуревич сам. Все, я больше к Сталину за тебя просить не пойду.

Пожалуй, больше всех отмене воздушного парада радовался Владимир Михайлович Мясищев: его новый самолет уже летал, но вот выпускать его в полет над городом Мясищев считал очень опасным делом. Потому что новый бомбардировщик вообще под другой двигатель проектировался, и с двумя моторами ВК-1 он летал… неважно. То есть летал, и в ЛИИ испытатели машиной были довольны — однако у двигателей был серьезный недостаток: периодически лопасть горячей турбины отрывалась и куда она при этом может попасть, никто предсказать не мог. Понятно, что лопасть и на турбине в истребителе оторваться вполне даже могла, у МиГ-15 точно такой же двигатель ставился. Поэтому Владимир Михайлович был вообще против пролета реактивных машин над городом — и, похоже, небеса снизошли к его молитвам. Очень вовремя снизошли: на следующий день, когда МиГи разлетались по военным аэродромам, у одного мотор развалился. Летчик спасся, а самолет свалился в лес и никого не убил — но «звоночек прозвенел»…

Звоночек прозвенел очень громко: понятно, что товарищу Сталину об аварии немедленно доложили — и тот очень хорошо представил, что случилось бы, если самолет упал бы в городе. Ну а дальше все пошло «по традиционному сценарию»: товарищу Шахурину было «поставлено на вид», тот сделал соответствующий втык товарищу Климову, от Климова крепко досталось сотрудникам ОТК…

Сотрудники ОТК, зализав раны, подняли все протоколы приемки полуфабрикатов и составили серьезную такую телегу в адрес товарища министра, обвинив Электростальский завод в поставке «некачественного металла». Оттуда пришло «гневное опровержение» с утверждением, что металл делается в полном соответствии с инструкциями, предоставлений ВИАМом — но пока шла вся эта переписка, в ВИАМе сами занялись исследованием вопроса. И на состоявшемся очередном совещании «об устранении всего плохого в производстве» было предоставлено научное заключение, гласящее, что «лопатка рвется от переменных термических нагрузок во границам микрокристаллов»…

— То есть вы хотите сказать, что ничего поделать нельзя и лопатки и дальше будут отрываться? — злобно спросил Алексей Иванович.

— Я думаю, что можно попробовать ситуацию исправить, — тихо сообщил Сергей Тимофеевич Кишкин, — у нас Елена Андреевна, я Борисову имею в виду, — уточнил он, повернувшись к сидящим рядом коллегам, — по запросу товарища Соловьева занималась титановыми лопатками компрессоров.

— Мы говорим о горячей турбине.

— Да, сейчас и к ней перейдем. Титан она плавила в аргоне, в алундовых тиглях, и периодически мелкие частицы алунда попадали в расплав. Чтобы исключить дефекты в выплавляемых деталях, она придумала интересный способ: кристаллизация отливки проводилась погружением алундовой формы в расплавленный алюминий, причем погружением достаточно медленным для того, чтобы алундовые включения успевали попросту всплыть: подобным способом пользовались немцы во время войны… первой мировой войны, когда отливали заготовки стволов для своих конических пушек. Елена Андреевна, конечно, только общий принцип взяла, а всю технологию она сама разработала, поскольку материал принципиально иной. Но результат она получила прекрасный: тем самым в заготовках лопаток компрессора получались дефекты практически полностью исключить, а побочный эффект, возникающий при таком способе, заключался в том, что все микрокристаллы титана оказывались ориентированы строго вдоль лопатки. Понятно, что если рассматривать жаропрочные сплавы, то тут надо дополнительные исследования проводить и эксперименты ставить, но в целом — если… когда мы сможем получить подобную же микрокристаллическую структуру горячей лопатки, то вероятность ее отрыва уменьшится… значительно.