Шрифт:
Виссарион задумался, даже перестав крутить вертел с невинно убиенным кабанчиком. Вероятно, взвешивал все и искал подвох.
– Думал, господин, – наконец-то ответил он. – Но мой удел – раб до конца дней.
– Ты даже не пробовал бежать и жить иначе, а говоришь так, будто все уже кончено, – усмехнулся Татий.
– Уж ты бы молчал! – выговорил ему Виссарион, мельком посмотрев ему на ноги.
– Я боролся, – процедил Татий. – А ты родился рабом, рабом и умрешь. Вижу, что ты даже согласен с этим.
– Не придумать хуже хозяина, чем бывший раб, – произнес Виссарион.
– Следи за языком… – предупредил его Татий.
– Прекратить, – приказал Эйрих. – Я начал разговор не для этого.
Свободный и раб замолкли.
– Я помню, ты говорил, Виссарион, что у тебя осталась женщина, – произнес Эйрих. – Что ты готов дать за то, чтобы мы вернули ее тебе?
– У меня нет ничего, кроме жизни, – развел руками раб.
– Вот жизнь твоя мне и нужна, – ответил Эйрих. – Вам двоим, Татий и Виссарион, нужно доказать мне, что вы воистину полезны и незаменимы. Татий, ты покажешь себя в Италии, я о тебе не забываю. А вот, Виссарион… Ты должен выложиться полностью, на все, что ты можешь…
– Я делаю все, что могу, господин, – ответил раб.
– Ты делаешь много, но говоришь далеко не все, что знаешь, – вздохнул Эйрих. – Что я должен сделать, чтобы ты стал мне полностью предан и открыт в помыслах и чаяниях? Вернуть тебе женщину? Если знаешь, где она, я ее верну…
Виссарион вновь задумался.
– Не только женщину, господин, – заговорил он.
14 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония
Виссарион совсем не так представлял себе свою дальнейшую жизнь, когда его только продали в общественные рабы. Но все, что с ним случилось, это закономерный итог его единственной ошибки. Но ошибки ли?
Если посмотреть назад, в прошлое, у него была рабская, но неплохая жизнь. Родителей он уже давно не видел, где-то с трех лет от роду. Он не помнил их лиц, но помнил, что у матери всегда были связанные в пучок волосы, а от отца пахло пряным хлебом – возможно, он работал в пекарне. Они оба были рабами, поэтому Виссарион, сразу как родился, стал чьим-то имуществом.
Хозяин его родителей не захотел возиться с ребенком, поэтому продал его, так уж получилось, что в Грецию. Тут-то он и обзавелся именем. Почему-то его новый хозяин, Фотис Самарос, решил, что внешний вид мальчика ассоциируется у него с лесом, поэтому более подходящим является имя Виссарион, что означает «лесной». Настоящего своего имени, дарованного родителями, Виссарион, увы, не знал: Самарос посчитал, что ему не нужно этого знать.
Виссариона хорошо обучали, с прицелом на то, что раб, когда придет время, заменит старого семейного счетовода, Аристотеля. Аристотель был строгим учителем, требовательным и не прощающим ошибок. Бит мальчик был часто. Били его деревянной клюкой за малейшую оплошность в цитировании трудов античных философов…
«Математика, геометрия, философия – три столпа образованного человека», – вспомнил Виссарион любимую фразу своего учителя.
Аристотель тоже был рабом, сколько себя помнил, не знал родителей и всю жизнь прожил на вилле Самаросов, торговцев македонской овечьей шерстью. Это то немногое, что Виссарион смог узнать о своем учителе. Старик был великолепным счетоводом, потому что он один держал в голове весь архив поставок с незапамятных времен до сего дня. И его Виссарион должен был в конце концов заменить.
А потом выяснилось, что Фотис Самарос – педераст [35] , которому пришелся по душе Виссарион. Это был самый паршивый период его жизни, ведь Виссарион точно знал, что ему нравятся женщины и только женщины, но у раба, как правило, нет никакого выбора. Фотис же проникся к нему чувствами, построил некую большую любовь и окружил Виссариона заботой. Это не компенсировало вообще ничего, но, по крайней мере, Виссарион очень продолжительное время не голодал.
Так бы и существовал он в этом непонятном состоянии, если бы не встреча с Агафьей. Они встретились на Агоре [36] , когда Виссарион шел с пергаментными накладными в Акрополь, чтобы передать их государственным счетоводам.
35
Педерастия (др.-греч. ???????????;????, gen.sing. ?????? «дитя; мальчик» + ??????? «любящий», буквально «любовь к мальчикам») – институционализированная форма любовных или сексуальных отношений между взрослым мужиком и мальчиком, где помимо сексуального аспекта имеет место педагогический и социальный аспект. Если простыми словами, то предыдущие слова описывают культурно-исторический момент, а на самом деле педерасты «любят несовершеннолетних мальчиков», и в наше время это расценивается как сексуальное преступление против несовершеннолетних, а тогда считалось нормой.
Отличие от педофилов в общем смысле: фокус у педерастов именно на несовершеннолетних мужского пола, как у Зевса, который, согласно мифам, похитил Ганимеда и был его «папочкой», что воспринималось древними греками как вариант нормы.
В общем, у древних греков гомосексуализм и педерастия цвели и пахли, пока не пришли римляне и все испортили. Но вода камень точит, поэтому, по мере взаимопроникновения культур, римляне тоже оказались не против отношений между двумя мужчинами, хотя до самого заката империи это дело осуждалось и считалось недостойным истинного римлянина.
Обычных граждан Рима этот аспект любви не интересовал, было бы что поесть сегодня, а вот патриции и сенаторы со всадниками, у которых был надежно закрыт вопрос с нижними ступенями пирамиды Маслоу, предавались излишествам по мере возможности и доступности. Говорят даже, что Гай Юлий Цезарь тоже был из этих самых, причем «пассивным», за что его осуждали.
В общем, можно подумать, что это знатные европейцы какие-то потомственные гомосексуалисты, но тогда можно обратиться к средневековой Японии, где самураи массово применяли «сюдо», то есть взаимоотношения между взрослым мужчиной и юношей (читай, та самая древнегреческая педерастия).
36
Агора – в широком смысле древнегреческая рыночная площадь в полисе, но в Афинах, о которых идет речь в тексте, агора имеет свою особенную и неповторимую судьбу. Каждый новый завоеватель Афин считал своим долгом разрушить и сжечь Афинскую агору. Персы в 479 году до нашей эры взяли город и спалили агору, в 86 году до нашей эры Луций Корнелий Сулла тоже взял Афины и спалил агору, герулы вторглись и спалили агору в 267 году нашей эры…
И вот тут афиняне начали что-то подозревать. Подозрения вылились в то, что они построили оборонительные стены, чтобы агору больше нельзя было просто прийти и спалить. В 395 году Аларих тоже, не будь дурак, решил поддержать флешмоб и пошел сжигать Афинскую агору, но ему заплатили большие деньги, и он решил, что двадцать талантов – это двадцать талантов. От Алариха афиняне откупились, но потом, в 580-е годы, пришли южные славяне, захватили агору, после чего окончательно ее разрушили.
Это была любовь с первого взгляда, причем взаимная. Агафья была прекрасна, а Виссарион никогда не жаловался на внешность. Она была свободной женщиной, торговала на рынке свежими фруктами, собираемыми их семьей на арендуемой земле, а Виссарион был рабом. Такие отношения были запрещены под страхом смерти для раба и порабощения для свободного. Но это их не остановило.
Они начали встречаться тайно, делали все осторожно. Но Фотис начал что-то подозревать, ведь у него к Виссариону была любовь. В итоге охранники Фотиса Самароса одним несчастным вечером проследовали за Виссарионом и схватили их с Агафьей. Агафью доставили в магистрат, а Виссариона – на виллу, где он был вынужден выслушать обличающую речь о преданной любви, о предателях и последствиях предательства. Виссарион слушал молча, но жалел лишь о том, что попался. А еще о судьбе его возлюбленной. Они рискнули и проиграли…
Дальше его продали в общественные рабы, что можно считать некоторой удачей. Фотис не смог приказать казнить своего возлюбленного, поэтому решил, что пусть он живет, с возможностью выкупа через определенное время.
Фотис был настолько мстительным, что заплатил тройную цену за Агафью, лишь бы сделать ее своей рабыней. Это Виссарион узнал в последний день на вилле Самаросов, потому что бывший хозяин лично пришел сообщить ему об этом.
Участь общественного раба, конечно, мало кому может понравиться, но Виссарион не жаловался. В чем-то это было даже лучше, потому что ему не приходилось больше ублажать старого педераста.