Шрифт:
Подобным образом в фильме «Лабиринт Фавна» (2006), снятом в жанре магического реализма, маленькой Офелии, чтобы достичь бессмертия, нужно выполнить три смертельно опасных задания. В одном из них нужно достать ключ из подземной норы, которую стережет огромная свирепая жаба, в другом – принести нож из столовой отвратительного монстра-людоеда. По ходу сюжета мать Офелии умирает при родах, а за ее воспитание берется отчим, жестокий капитан Видаль, который отныне неустанно за ней следит. И все же, несмотря на то что Офелия переживала горькую потерю в условиях жестко ограниченной свободы, она выполнила все задания. Социолог Артур Франк пишет: «Многие истории, если не сказать вообще все, включают некоторую проверку характера героя: наблюдая за его реакцией в решающий момент, мы понимаем, что он за человек» (Frank, 2010, p. 29). В одной из последних сцен Офелия остается перед выбором: пожертвовать собственной жизнью или жизнью новорожденного брата. Она выбирает первое – и ее добросердечие резко контрастирует с жестокостью отчима.
На первый взгляд, героизм, примером которого являются Миетт и Офелия, можно встретить лишь в кино или в хорошей книге и вряд ли в повседневной жизни. Но если присмотреться, окажется, что истории, с которыми мы встречаемся в терапевтической практике, те же, хотя и помягче, да и персонажи вполне узнаваемы. То, что рассказывают в наших кабинетах, можно использовать для составления историй, сюжет которых можно будет по ходу пьесы менять. Речь идет о том, чтобы воспользоваться элементами сюжета и свойствами характера юных героев, которые обычно отличают подобные истории. Наша задача – высвободить свое воображение, увидеть в ребенке бесстрашного героя и составить его исчерпывающую характеристику. Мы выступаем здесь скорее не в роли специалиста, а в роли соавтора рассказа. Мы верим в силу тонко выписанного центрального персонажа. Мы знаем, что хорошо продуманный образ протагониста будет работать на развитие сюжета: герой будет бороться, преодолевая трудности, и двигать историю вперед. На проблемы, с которыми сталкиваются дети, можно посмотреть как на опасности, встающие на пути главных героев, или, сказать по-другому, как на полигонные испытания, в ходе которых молодые люди смогут показать, что они достойны уважения. Когда мы ищем необычное в привычном, оказывается, что дети предстают перед нами в другом свете, в других, совершенно изумительных образах.
Вернемся к Морин. прежде чем тревога предъявила на нее свои права и, можно сказать, сделала ей репутацию, в семье к ней относились иначе. Примером тому служит история, которую легко можно было упустить из виду, не окажись она действительно интересной.
Беверли: Мы немного опоздали, потому что мне пришлось задержаться, чтобы поговорить с учительницей младшей дочери. Энн в этом году трудно адаптироваться к школе, даже несмотря на то, что там с ней старшая сестра. (Беверли смотрит на Морин с признательностью.)
Морин (утешительно): Но сейчас все уже гораздо лучше.
Беверли: Это правда. И учительница это подтвердила.
Д.М. (обращаясь к Морин): Как ты понимаешь, что стало лучше? Ты слышала, что говорила учительница маме?
Морин: Да, но я это поняла не поэтому.
Беверли: Морин – настоящая помощница. (Поворачиваясь к Морин.) правда, моя хорошая?
Д.М.: Каким образом Морин помогла Энн?
(Должно быть, про Морин можно сказать еще что-то, помимо темы борьбы с тревогой.)
Беверли: Она разговаривала с Энн перед началом учебного года. И еще Морин провожает ее в школу, они обычно уходят вместе, поглощенные беседой. Я уверена, что она успокаивает Энн.
Д.М.: Морин, это правда? Ты разговариваешь с Энн по дороге в школу?
Морин: Я ей говорю, что у нее хорошая учительница, миссис Уорд учила и меня, когда я была во втором классе. И что после уроков я приду и заберу ее.
Услышав о том, как Морин реагирует на трудности Энн, Д.М. задумался о том, что эта информация может свидетельствовать о Морин как о благородной героине. Вместо того чтобы выискивать, какие еще недостатки у нее есть, или, того хуже, сделать себе пометку, что страх сепарации, кажется, передается по наследству, Д.М. сосредоточился на другой мысли. Возможно, Морин кое-что знает о тревоге и о том, как с ней справляться (пусть даже речь пока идет о тревоге сестры, а не о ее собственной).
И вот уже вырисовывается захватывающая драма: девятилетняя Морин в том же возрасте, что и Миетт, и Офелия, пережила тяжелую потерю. И как будто этого было мало, тревога подвергает опасности остальных членов ее семьи. Любой чих – признак пневмонии, любое расставание с матерью – в перспективе сулит трагический конец. Как Морин справится с тревогой, которая ее одолевает? Может ли она оказаться таким же незабываемым персонажем, как две юных героини, увековеченные в фильмах? Учитывая, что в дар она получила статус старшей сестры, наделяющий ее особыми свойствами, как ей удастся совладать с тревогой, которая, кажется, собирается ее поглотить? [3]
3
Надо отметить, что, описывая Морин как поразительного человека, мы не хотим сказать, что она сверхуникальна, и таким образом оставить ее без поддержки. Когда мы говорим о ее дарованиях, мы косвенно указываем на те способности, которые прослеживаются в ее семье, сообществе и у ее предков. В конце концов, именно ей решать, какие ценности она предпочтет принять в наследство, а от каких дистанцироваться. Из тех же соображений мы избегаем упоминаний о сильных сторонах и ресурсах молодых людей в том ключе, что это личные резервы, которые нужно добыть. Это заставило бы нас «относиться к силе так, как будто это чей-то клад, который только и ждет, что мы его выкопаем из обтянутого кожей тела» (Combs & Freedman , 2016).
Цепь событий
Чтобы понять, что собой представляет нарратив, нужно посмотреть на него сквозь призму причинно-следственных связей и заметить, что «одно событие является следствием другого» (Frank, 2010, p. 25). Пара (или гораздо больше) событий связываются вместе определенным образом, и то, в какой последовательности эти события увязываются, позволяет рассказчику и слушателям осмыслить, что именно произошло. Когда несколько недель спустя Морин вошла в офис Д.М. и с гордостью сообщила: «Сегодня я не тревожилась!», это, безусловно, стало значимым событием. Но, как говорится, без прикрас и рассказ не рассказ. Д.М. задает вопросы, уточняя детали и выстраивая проработанную историю.
Д.М.: Как дела, Морин? Как прошел твой день без Тревоги? Ты велела ей исчезнуть?
(Здесь мы намеренно пишем название проблемы с большой буквы, как будто это имя собственное. В нарративной терапии проблемы персонифицируются и с ними обращаются, как будто у них есть свои мотивы. Подробнее об этом – в главе 3.)
Морин (твердо): Я решила, что сегодня буду счастливой.
Беверли: Правильно, милая. Ты мне это сказала, как только проснулась, правильно?
(Морин согласно кивает и кажется довольной этим достижением.)
Только теперь начинает разворачиваться история. Мы следуем за цепочкой событий, в которой однажды утром девятилетняя девочка открыла глаза и, пока Тревога не успела овладеть ею, сказала маме, что собирается быть счастливой. В течение дня она так себя и вела, и в результате Тревога ее не тронула, просто не решилась. Но любая история, которую следует рассказать, требует внимания к деталям. Вопросы Д.М. помогли пробудить воображение: «Я правильно тебя услышал, Морин, ты решила сегодня утром быть счастливой? Именно поэтому Тревога не смогла добраться до тебя?» Как только Морин отвечает утвердительно, следуют другие вопросы, такие как: «Морин, значит ли это, что, когда ты принимаешь какое-то решение, все идет так, как ты задумала, а не так, как хочется Тревоге?» И: «Можешь рассказать побольше о том, что ты готова сделать, когда приняла какое-то решение?» И еще: «То, как ты помогла своей сестре Энн, когда она беспокоилась из-за школы, похоже на то, что ты сделала сегодня?» Последний вопрос предполагает, что в багаже у Морин уже есть этот талант.
Представьте, какое удовольствие доставляли Морин вопросы, которые ставили ее выше проблемы и давали возможность относиться к себе как к главному герою, а не томиться в роли неопытного путника, не умеющего ориентироваться на местности, а потому действующего по указке взрослых и постоянно сбиваемого с пути проблемами. Но мы забегаем вперед. Чтобы выпекаемая история получилась пышной, нужно больше времени, усердия и терпения. А иначе при любом развитии сюжета историю может постигнуть та же судьба, что и бисквит, если поторопиться с замешиванием или слишком рано открыть духовку, – он попросту опадет. Неспособный выдержать тяжесть проблемы, любой вывод, к которому пришли вначале, впоследствии будет значить немногим больше, чем пустая болтовня.