– Ванечка, мой маленький, – тихо спросила она. – Как ты себя чувствуешь?

Я испытывал невыносимую боль.

– Я умру? – прошептал я, едва шевеля губами.

Она погладила меня по влажным, растрёпанным волосам и мягко ответила:

– Не думай об этом. Ты проживёшь долго, у тебя ещё вся жизнь впереди …

Мне хотелось рыдать, и чтобы подавить это желание, я закрыл глаза. Я думал, что если не буду её видеть, то не буду хотеть плакать.

– Посмотри, Ваня, что я тебе принесла.

Медленно подняв веки, я увидел, как мать протянула мне руку с маленькой конфетой.

Я слегка улыбнулся.

– Это для тебя.

Мне было непонятно, откуда у неё эта конфета, но мысль о сладости на мгновение позволила мне забыть о боли. Я попытался медленно поднять руку, чтобы взять конфету из её рук. Вдруг меня затошнило.

После неконтролируемого приступа рвоты мать аккуратно уложила меня в постель и накрыла лоб влажной тряпкой. Всё вокруг меня покачивалось, как на волнах. Во рту остался отвратительный горький вкус. Сквозь густые ресницы я смотрел на обеспокоенное лицо матери. В её глазах я видел страх за мою жизнь.

Моя мать была невысокого роста, немного сгорбленная, её тело изнурено тяжёлым трудом и вечным голодом. Она двигалась медленно и тихо, словно хотела оставаться незаметной. Её широкое овальное лицо освещали тёмные глаза, всегда полные печали и тревоги, как у большинства женщин в совхозе. Её густые тёмные волосы, собранные в косу, блестели на солнце. Она была ещё молодой, мягкой, грустной, сильно потрёпанной жизнью.

Слёзы медленно текли по её щекам.

– Не плачь, – тихо попросил я. – Я хочу пить, принеси мне лучше что-нибудь попить.

– Я принесу тебе воду, сейчас же, Ванечка.

Когда она вернулась с ковшиком, я притворился, что сплю. На самом деле, я не хотел пить, я просто хотел немного покоя. В действительности я наблюдал за ней сквозь полуоткрытые веки. Она стояла несколько минут, наклонившись над моей кроватью, ковшик дрожал в её руках, и вода плескалась через край. Затем она поставила ковшик на стул и молча опустилась на колени у моей кровати. Я слышал, как она тихо молилась, прося Бога о моём выздоровлении.

***

Моё состояние оставалось крайне тяжёлым. Никто не верил, что я смогу выжить. Моё тело было сильно обезображено, кожа на коленях обожжена до костей.

Потребовалось много времени, чтобы снова встать на ноги и бороться за жизнь, но я справился. Мама помогала мне преодолеть этот тяжёлый период выздоровления.

Когда я вернулся домой, радость в её глазах была неописуемой. Моё состояние улучшалось с каждым днём. Долгое время мне приходилось носить специальные чулки, но к началу нового учебного года я был настолько здоров, что смог пойти в первый класс. Для меня начался новый этап жизни.

Зима 1938 года

Растя без отца, я был предоставлен сам себе, пока мама работала днём. Я часто хулиганил, что сильно огорчало маму, был нарушителем спокойствия, как и мои друзья. После школы мы бродили по улицам, ища очередную возможность натворить что-нибудь.

Когда я пошёл в школу, быстро понял, что учёба и зазубривание не для меня. Я преуспевал в школе только в тех предметах, которые мне нравились. Я любил историю, географию и литературу. Мне нужно было лишь слушать учителя, и на следующий день я мог пересказать всё почти дословно, не тратя времени на домашние задания.

Что мне совершенно не давалось, так это математика. Этот предмет постоянно доставлял мне проблемы. Я не мог понять арифметику и ещё меньше текстовые задачи. Из-за плохой оценки по математике мой перевод в пятый класс оказалось под угрозой.

Но вместо того чтобы учить основы математики и улучшать свои результаты в школе, я предпочитал играть в шахматы. Точнее, я хотел научиться играть в шахматы. И вскоре у меня появилась такая возможность.

Йоханнес Ганце был старше меня на два класса и учился в той же школе. Часто он играл в шахматы со взрослыми в клубе совхоза. Я тоже бывал там и с интересом наблюдал за матчами. Однажды мой тёзка предложил научить меня играть.

– Я научу тебя шахматам, – сказал он. – Но не бесплатно. Это будет стоить тридцать копеек.

Я нашёл деньги. Столько стоила пачка сигарет Браво. После нескольких уроков я освоил шахматный мат, как будто играл всю жизнь. Я стал действительно хорош и побеждал каждого, кто садился против меня.

В один обычный осенний вечер, когда мы с друзьями проводили время в клубе, внезапно появился господин Кобр, заместитель директора нашей школы. Высокий мужчина с постоянно хмурым выражением лица, всегда настороже. Его маленькие проницательные глаза злобно смотрели сверху вниз, создавая ощущение, что они могли проникнуть в самую душу. Мы прозвали его Кобра, а он придумал прозвище для меня – часто называл меня поросёнком-ёжиком.