Жизнь пехоты — это жизнь в движении: продирают бойцы глаза рано утром и не знают, не могут просто знать, где будут находиться вечером. А уж пулемет "максим", верный друг, он тем более не знает этого.

Но в любом бою, даже самом малом, пулемет и пулеметчики являются главными фигурами, которые противник стремится уничтожить в первую очередь, по пулеметным точкам, хочу повториться, тогда бьет все, что способно стрелять — кроме оглобель от распряженных повозок, наверное, — пушки, минометы, танки, даже вызывают воздушную подмогу, и тогда прилетают "мессеры" и швыряют бомбы, иногда швыряют очень точно.

Тот мартовский бой был очень тяжелым, к немцам подоспело подкрепление, и они решили потеснить наших солдат. Бой фрицы начали с основательной артподготовки, снарядов не жалели, лес валили беспощадно, землю перемешали с остатками твердого мерзлого снега и превратили в пашню, вслед за валом огня шли плотные цепи автоматчиков.

Красноармейские окопы молчали, Куликов тоже молчал, у него была отработана своя тактика, и обычно он открывал стрельбу, когда до противника оставалось метров пятьдесят, не больше… Если же немцы находились дальше, был нем и неподвижен. И этому имелась своя причина.

Как только бегущие фрицы переступали через пятидесятиметровую отметку, артиллерия поддержки прекращала огонь — боялась зацепить своих… Собственно, это и нужно было Куликову, в ту же минуту его пулемет и начинал свой разговор. Бил Куликов почти в упор, от немецких мундиров только оторванные рукава отлетали, иногда сапоги сваливались с ног сами по себе, бежали куда-нибудь в сторону, изо всех сил стремясь зацепиться за какой-нибудь куст или обмерзший снежный заструг, спрятаться там.

Получалось это не всегда.

Часто случалось, что Куликов сшибал иного резвого фрица с копыт в трех метрах от пулеметного гнезда. Расстояние это было опасным, так близко подпускать врагов было нельзя, но Куликов предпочитал рисковать и подпускал. Так ему казалось надежнее — фриц не имеет ни одного шанса уйти.

Плохо было другое — перебои с патронами: снабжение отставало от рвущихся вперед окопников, поэтому Куликов все чаще и чаще настраивал "максим" на одиночную стрельбу. Это, конечно, смешно, даже трогательно — скорострельный пулемет, плюющийся одиночными выстрелами ("Все равно, что из пугача бить шоколадными батончиками, — прямо в рот", — смеялся старшина, заведовавший красками, гвоздями и тряпками в штабе батальона), но иного выхода не было…

Иначе бы у расчета вообще не осталось ни одного патрона.

Немцы, наступая, старались побыстрее, без потерь одолеть низину, подступавшую к высоте, недавно занятую ротой Бекетова, петляли по-заячьи, шарахались, что-то выкрикивали (явно выпили для бодрости) и подбегали все ближе и ближе.

Но открывать стрельбу было еще рано, надо было выждать и одной очередью положить десятка полтора фрицев, вторым махом приземлить столько же, а уж потом перейти на одиночную стрельбу.

Решение было верное.

Немцы, взбодренные тем, что противник молчит, убыстрили свой заячий бег, потом еще раз увеличили скорость — им очень важно было на крыльях влететь в красноармейские окопы и воткнуть там в бруствер, в то же пулеметное гнездо фашистский флаг со свастикой…

— Вот вам, — Куликов выкинул перед собой руку с крупной мозолистой фигой, — вот что, а не тряпку со свастикой в наших окопах!

Он приник к пулемету, глядя в прорезь, вырубленную в щитке, примерился, повел стволом вначале в одну сторону, потом в другую, крякнул, словно бы этим утиным звуком хотел завести самого себя, и дал длинную очередь.

Патроны на этот раз не пожалел и правильно сделал, сам впоследствии похвалил себя за это, немецкая цепь словно бы в бетонную стенку воткнулась, остановилась и, осев внезапно, покатилась с возвышения вниз. Очень шустро покатилась, просто посыпалась, будто перезрелые яблоки с урожайной ветки.

За первой очередью Куликов дал вторую, такую же урожайную, поморщился, словно бы у него внезапно заболели зубы, и перешел на одиночную стрельбу, пулемет его научился делать и это, щелкал фрицев мастерски, как очень опытный стрелок, — снайпер, можно сказать.

Поняв, что высоту им с одного раза не взять, немцы начали оттягиваться на перегруппировку. Это было хорошо. Нормально было, вот ведь как, и вообще так должно быть всегда, — но плохо было другое: немецкие минометчики засекли Куликова, вывели в своих расчетах его точные координаты и открыли огонь.

Только по нему одному огонь, поскольку понимали, что пока работает пулемет, в атаку на высоту можно не ходить — бойкий тупорылый "максим" не даст ее взять.

Одну мину фрицы положили слева от пулеметного гнезда, вторую сзади и смели часть стенки у окопа, третью вогнали в окаменевшую намерзь справа, а четвертой миной накрыли самого пулеметчика.