Естественно, ни о какой посылке новых войск на континент в такой ситуации уже и речи быть не могло. Премьер-министр Роберт Пиль распорядился привлечь для разбора завалов армию, и все восемьдесят тысяч штыков уже стоящие в районе Дувра и ожидающие транспортный флот для переброски во Францию были срочно отозваны обратно.

В сложившейся диспозиции глупо было не воспользоваться моментном и не нанести удар по стоящим под Царьградом английским, неаполитанским и турецким войскам. Ради такого дела из Баварии и Ганновера была отозвана часть дивизий и кружным путем через Магдебург, Берлин, Суворовск, Москву и Екатеринослав переброшена в Одессу, откуда по морю перевезена в порт Бургас. Благодаря железной дороге переброска двух полнокровных пехотных корпусов заняла всего двадцать дней — невиданная ранее оперативность.

Пользуясь полнейшей растерянностью, царившей среди английского генералитета, генерал Астафьев нанес молниеносный удар в спину английским частям, осаждающим перешеек Галлиполийского полуострова. Двести пятьдесят километров восьмидесятитысячная армия русского генерала от инфантерии — это звание он получил за битву при Франкфурте и дальнейшие успехи на ганноверском направлении — наполовину состоящая из болгарских и валашских добровольцев преодолела всего за шесть дней и обрушилась на тылы Нейпира подобно снегу на голову. Одновременно со стороны полуострова ударили держащее там оборону войска довершив эффектный разгром и принудив остатки британцев к сдаче.

В любом другом случае подобный маневр был бы невозможен, он и тут-то дался, если честно, с огромным трудом. На тоненького фактически прошли. Набранная с бору по сосенке армия за время стремительного марша тупо уменьшилась в два раза. Люди, проходящие в полной выкладке по разбитым войной дорогам по тридцать-сорок километров в день — еще и погода подгадала, все шесть дней марша температура воздуха держалась на отметке сильно за 30 градусов, и на небе не было ни тучки, — просто падали на обочинах от изнеможения. Не выдерживали лошади, ломались телеги и повозки, через многочисленные мелкие речушки артиллерию приходилось буквально перетаскивать на руках.

Из восьмидесяти тысяч штыков и сабель к побережью Мраморного моря вышло в итоге единомоментно меньше тридцати тысяч человек, которых Астафьев и бросил сходу в атаку. Только благодаря полной дезорганизации управления экспедиционным корпусом и, если говорить совсем уж честно, большой удаче, эта авантюра закончилась успехом. Ну еще потому, что собранный со всех уголков континента сброд полтора года «осаждающий» перешеек Галлиполийского полуострова, к этому моменту уже фактически не был армией. Разбегаться турки и неаполитанцы начали раньше, чем по ним начали прилетать первые снаряды и пули. Ну а у реально попытавшихся сопротивляться англичан шансов просто не было.

Более того, только очень большими усилиями офицеров удалось остановить начавшуюся было резню ставших задирать руки в гору солдат противника. Последние полгода история с осадой крепости Корфу буквально не сходила с первых полос газет, дополнительно солдат на эту тему прогревали полковые жандармы, и теперь красные мундиры островитян совершенно отчетливо действовали на простых русских парней подобно тряпке того же цвета на быка.

Сентябрьский успех у Галлиполи поставил пятидесятитысячную группировку, осаждающую Царьград, в, по сути, безвыходное положение. С одной стороны они имели ненавистный город, под «стенами» которого топтались без особого результата уже второй год, с другой — Черное мое, ставшее для Российской империи, фактически, внутренним, с третьей — превосходящую по численности и оснащению русскую армию. Вопрос о капитуляции буквально повис в воздухе.

В таких условиях в Россию срочно — и тайно, естественно — прибыл чрезвычайный посланник от королевы Виктории, которому было поручено провести двусторонние мирные переговоры. Как обычно Британия намеревалась кинуть своих континентальных союзников и «соскочить», отделавшись минимальными потерями.

Впрочем, тут я был двумя руками «за», поскольку убытки от масштабной континентальной войны начали превышать все разумные пределы. Если глобально экономика страны чувствовала себя достаточно сносно, то отдельные отрасли, связанные с импортом и экспортом, начали на глазах просто умирать. Было понятно, что дальше воевать с Англией банально нет смысла — на море мы их победить все равно не сможем даже при напряжении всех сил, а поражение на суше для острова в любом случае не будет фатальным. Дальнейшее же противостояние может привести только к росту потерь без какого-то внятного политического смысла.

Для сохранения переговоров втайне были предприняты экстраординарные меры. Граф Джордж Абердин прибыл в Мемель на корабле под нейтральным флагом, после чего по железной дороге — в буквально опломбированном вагоне — был привезен в Новгород, куда с минимальной свитой 28 сентября приехал и я.

Выпрыгнув из кареты, на которой ехал от вокзала до губернаторского дворца я полной грудью вдохнул прохладный осенний воздух. Настроение было боевое, как раз подходящее чтобы хорошенько пободаться с британцем.

— Вперед, — быстрым шагом я зашел в услужливо распахнутые для меня двери одного из боковых подъездов и не мешкая направился в подготовленное для переговоров помещение, где меня уже ждал британский граф. В Новгород со мной поехал только Горчаков — Татищеву нездоровилось, и он все больше сбрасывал дела на своего протеже.

Мы поднялись по лестнице, повернули направо, прошли по длинному застеленному толстым ковром коридору и наконец оказались в специально обставленной для переговоров комнате. Круглый стол с резными ножками, четыре стула вокруг него, несколько больших картин, изображающих сельские пейзажи, на стенах, массивные напольные часы в углу. Типичная для этих лет обстановка.