Я же искренне наслаждался живописью. Надо признать, что работы Дмитриева-Мамонова на мой взгляд были несколько излишне академичными, а изображенные батальные сцены преувеличено бравурными. Красивые люди в красивых — не походных, а парадных — мундирах в красивых позах… Мне война что эта, что 1812 года запомнилась совсем другой. Кровь, грязь, страдания, несчастные уставшие люди, измученные животные и никакого пафоса.

Естественно, эти соображения я и высказал художнику, который сам вызвался на этот вечер стать нашим Вегилием в царстве живописи.

— Да, все так, ваше императорское величество, — художник коротко склонил голову принимая мою правоту, — и поверьте я видел войну именно с той стороны, о которой вы говорите. Это последние годы я по гражданскому ведомству прохожу, а так двадцать лет армии отдано. И в кампании 1812 года поучаствовать довелось и на Кавказе пошалить и… Да и наброски этой картины я писал с натуры.

Дмитриев-Мамонов только махнул рукой как бы говоря, что ему самому довелось увидеть достаточно. Мы стояли у большого — три метра в высоту и пять в ширину — батального полотна под названием «Эггенбуг», на котором был изображен эпизод знаменитого трёхдневного сражения.

На картине художник запечатлел момент контратаки русской кавалерийской дивизии на отступающую после неудачной попытки штурма нашей линии обороны австрийскую пехоту. Был ли такой эпизод в самом деле, я сказать не смог бы, но выглядело все достаточно драматично.

— Так в чем же дело?

— Дело в том, — осторожно, явно подбирая слова, начал баталист, — что таковы критерии оценки в нашей Художественной Академии. Академики предпочитают классические сюжеты и классическую же технику исполнения, этому учат новые поколения и за это выдают награды и пенсии.

— Странный подход, — я пожал плечами. Не то, чтобы художественная тема была мне хоть сколько-нибудь близка, однако необходимость новых течений, подходов, техник была очевидна, — особенно теперь, когда развитие получило фотографическое искусство. Какой смысл пытаться добиваться на полотне реализма, ежели фотограф одним движением сможет это сделать все равно лучше?

— Вы правы, ваше императорское величество, — кивнул Дмитриев-Мамонов, — и тем более странно, что наши академики продолжают отстаивать столь консервативные позиции.

— Что вы имеете ввиду?

— Императорская художественная академия, — художник голосом выделил первое слово, — она же относится к удельному ведомству, а значит…

— Значит, я могу изменить политику академии одним лишь своим распоряжением? — Баталист только пожал плечами, а ответ на этот провокационный вопрос, — нет, господа, так это не работает. Учитесь думать собственной головой и обходиться без высочайших указов, у меня, может быть для вас это не очевидно, куча других обязанностей, чтобы еще в дрязги художников погружаться.

Вот эта периодическая импотенция, неспособность сделать что-то новое без одобрения сверху меня в местных раздражала до крайности, хоть я и понимал, что это была, по сути, оборотная сторона сильной центральной власти. Тут уж приходится выбирать — либо один рулевой и все под него подстраиваются, либо шалтай-болтай, и каждый тянет в свою сторону. Хоть бери кисти, краски и сам пиши что-нибудь в стиле не существующего еще импрессионизма.

В прошлой жизни у меня очень долго в квартире висела копия «Лунной ночи» Ван Гога, которая была одной из самых любимых моих картин. Да и вообще все творчество голландского француза мне очень нравилось, и я, даже будучи в Амстердаме, с большим удовольствием потратил полдня на посещение музея творчества безухого Винсента.

— Прошу прощения, ваше императорское величество, — художника моя резкая отповедь явно смутила.

— Неужели вы не способны сделать что-то без одобрения академии? Написать картину, которая была бы по душе вам, а не кому-то еще?

— Но… Тогда как быть с финансированием? — Было видно, что баталист явно смущен денежным вопросом, — к сожалению далеко не все художники способны зарабатывать своим творчеством. Вот даже что касается меня, при всем успехе сей выставки и общем подъеме изобразительного искусства в России, творчество остается лишь не приносящим особого дохода хобби. Без поддержки академии большинство мастеров кисти, особенно из молодых, вовсе не смогут себя обеспечивать.

— В чем проблема? — Я пожал плечами и выдал точно успешный по послезнанию рецепт, — организуйте артель художников и устраивайте выставки по небольшим городам нашей страны. Многие жители столиц забывают подчас, что кроме Москвы и Питера у нас есть еще и другие населенные пункты. А меж тем люди в провинции тоже вероятно хотят приобщаться к прекрасному. Миллионов на том, конечно, не заработаешь, но и без хлеба насущного точно не останешься.

— Но деньги…

— Послушайте, — в моем голосе начало прорываться раздражение. — В империи проживает 80 миллионов человек, уж не думаете ли вы, что зарабатывать можно только ориентируясь на две сотни любителей живописи, живущих в столицах. Будьте ближе к народу… Ну и, кроме того, если правильно это обосновать можно организовать фонд поддержки отечественной живописи, основной идеей деятельности которого будет просвещение людей, живущих в провинции и не способных съездить в столицу на открытие выставки известного баталиста.