— Слоан переломила бы его эвфемистическое буррито пополам, — с усмешкой предсказал Нокс. Но усмешка быстро исчезла. — Наоми думает, что ей будет тяжело, и она попытается это скрыть.

— И Наоми обычно права, — заметил Нэш.

— Дайте знать, если ей что-то понадобится, — сказал я, автоматически отстраняясь от обязанностей по присмотру за ней.

Нокс усмехнулся.

— Например, буррито?

Я сердито посмотрел на него.

— Например, моральная или финансовая поддержка, которая может быть оказана с расстояния. Мой буррито не желает связываться со Слоан Уолтон.

— Ага. Продолжай повторять это своему буррито, — сказал Нокс, поднимая телефон, и вздрогнул. — Супер. Лина только что написала. Девочки готовят маргариту.

Нокс поставил свой стакан бурбона.

— Бл*дь.

Глава 3. Влияние маргариты

Слоан

Я топала по снегу, срезая через подъездную дорожку Люсьена, затем через свою. Как всегда, разговоры с этим бесячим мужчиной оставляли меня бесконечно раздражённой. За годы мы делали всё необходимое, чтобы избегать друг друга. И всё же именно сегодня я оказалась наедине с этим мужчиной не один, а целых два раза. Просто изумительно, что мы оба выжили.

Я вошла через парадную дверь и сняла изумительное пальто Люсьена. Я повесила его в шкаф в прихожей и скинула сапоги, думая о душе и пижаме. Я не хотела компании. Я хотела провести тихую ночь, во время которой я могла бы выпустить все беспорядочные эмоции, которые на протяжении дня мне удавалось (по большей части) держать под замком.

Я открыла стеклянные двери кабинета, расположенного прямо возле прихожей. Он годами служил в качестве папиного офиса. После переезда я собиралась превратить его в библиотеку или комнату для чтения, но пока что руки не добрались. У меня до многого руки не добирались.

Это было уютное помещение с кессонным потолком и большим эркерным окном, выступавшим на крыльцо. Тут имелся отдельно стоящий стол и комплект шатких книжных шкафов позади него. Комната до сих пор ощущалась как папина. Тут до сих пор осталось несколько фотографий и наград на полках, а также пыльные юридические журналы.

Я села в кресло за его столом и выдавила слёзную улыбку, услышав знакомый скрип. Я всегда понимала, когда дело его беспокоило. Он запирался тут после ужина, чтобы корпеть над документами и думать, раскачиваясь вперёд-назад, вперёд-назад.

Я включила настольную лампу. Она представляла собой кошмарную находку на гаражной распродаже, имеющую выцветший плетёный абажур, с которого постоянно сыпались нитки, и тяжёлое медное основание с клыкастыми морскими обитателями. Моя мать настаивала, что это преступление перед интерьерным освещением. Папа упорствовал, что она давала подобающее освещение и потому являлась идеальной.

В этом весь мой отец. Всегда находил хорошее даже в самых уродливых местах.

Остальная часть стола пустовала, если не считать старой датированной книги для записей и пустой подставки под ручки. На странице, отведённой под день календаря, были прилеплены красочные липкие стикеры.

Забрать вещи из химчистки.

Заказать цветы к годовщине! В этом году ещё больше!

Рассказать Слоан про ту книгу.

Я провела кончиками пальцев по его неровному почерку. Горе ощущалось как тысяча крохотных ножей в моих глазах. Навернулись слёзы, и на сей раз, в этом безопасном пространстве, я не сдерживала их, когда они покатились по щекам.

— Я скучаю по тебе, папа, — прошептала я.

Моё сердце ныло от понимания, что мой отец больше никогда не будет сидеть в этом кресле. Он никогда не отпустит нелепую «батину шуточку», от которой мама захихикает. Он не будет здесь, чтобы наблюдать, как Хлоя разрывает обертки подарков на следующее Рождество. Он не познакомится с любыми новыми членами семьи.

Если я выйду замуж и рожу детей, как мне вообще поделиться с ними тем, что он значил для меня?

«Супер, — подумала я, вытаскивая из кармана платья до сих пор влажный дурацкий платок Люсьена. — Теперь моё сердце разламывается на ещё более острые и крошечные кусочки, а моё страдание освещается этой уродливой лампой».

Рыдания, которые я сдерживала весь день, вырывались из моего горла. Я сняла очки и позволила им набухать во мне.

Я потеряла величайшего мужчину из всех, кого когда-либо знала.

Всем нужно, чтобы я была сильной, была в порядке. Моей матери и сестре, моим друзьям, моему городу. Им не нужно беспокоиться о том, как глубоко уходила эта расщелина горя. Но сегодня, прямо сейчас, я могла позволить себе быть такой, какая я есть. Опустошённой.

Слёзы горячо и быстро катились по щекам. Я обняла себя за торс и просто позволила им литься. Будто вулкан начал извергаться, я плакала и словно разрывалась надвое.

Я должна была испытывать некоторое облегчение. Папины страдания закончились. Ему больше не больно. Его сознание не крали у нас рак и наркотические обезболивающие. Он свободен от страданий. Но я не воспринимала это как конец своих страданий. Потому что я до конца своих дней буду скучать по своему папе.