Потеряв надежду на Лондон, Сазонов обращается к последнему средству: телеграммой от 4 ноября он поручает Извольскому доверительно сообщить Пуанкаре, что «занятие Константинополя балканскими союзниками поведет к одновременному появлению всего нашего Черноморского флота у турецкой столицы», а «для предотвращения великой опасности всеобщих европейских потрясений, связанных с этим шагом» необходимо, чтобы Франция пустила в ход все средства в Берлине и Вене. К этому Сазонов добавляет – для личного осведомления Извольского, – что русские военные власти изменили свой первоначальный взгляд и допускают возможность предоставления Адрианополя Болгарии.

В тот же день Грэй, по поводу занятых греками Эгейских островов, доверительно высказывает Бенкендорфу свой взгляд по вопросу о Проливах: Греция может сохранить эти острова только на определенных условиях; общий интерес заключается в том, чтобы второстепенная держава не могла по своему произволу закрывать Проливы; он признает, конечно, преобладающее значение русских интересов и с этой точки зрения готов принять участие в обсуждении этого вопроса. Через три дня, 7 ноября, он ставит точку над «i», – наименьшим злом он считает нейтрализацию или превращение Константинополя в вольный город, если не удастся сохранить турецкую власть над ним. Пуанкаре оценил значение этого проекта: по сообщению Извольского, он сильно встревожился, получив из Лондона это известие, ввиду возможности «серьезного разногласия между нами и Англией, особенно опасного накануне серьезной дипломатической борьбы против балканской политики Тройственного союза».

В то же время Пуанкаре получил информацию от австрийского посла о том, что Австрия «абсолютно не может допустить», чтобы Сербия получила выход к Адриатическому морю. Он узнал также, что по этому вопросу состоялось «окончательное соглашение между Германией, Австрией и Италией, которые окажут самое энергичное сопротивление требованию Сербии».

Общая программа балканских союзников состояла в следующем: 1) занятые ими области остаются под их общей властью (кондоминиум) впредь до раздела по общему соглашению, 2) всеми силами союзники будут бороться против выделения из захваченных ими областей автономной Албании или Македонии, 3) Македонию разделят между собою болгары, сербы и греки, Албанию – Черногория, Сербия и Греция, 4) Болгария претендовала (9 ноября) на всю Фракию до линии от устья Марицы до Люле-Бургас – Бунар-Хиссар на Черном море, с непременным включением Адрианополя и Киркилиссе, 5) Сербия – на Ново-Базарский санджак (кроме узкой полосы, отходящей к Черногории), всю Старую Сербию и Северную Албанию с побережьем от Медуа (Сан-Джиованни) до Самени или до Скумбии, по соглашению с Грецией, получавшей остальную часть Албании [33] .

Австрийская программа, одобренная Германией и Италией, требовала: выделения независимой Албании и недопущения Сербии к Адриатическому побережью; удовлетворения «справедливых» пожеланий Румынии, король которой еще 13 октября сообщил австрийскому послу, что, в случае победы союзников над Турцией, Румыния захватит часть болгарской Добруджи, в чем и было ему обещано 31 октября содействие Австрии; железнодорожной концессии на линию от Боснии до Эгейского моря с превращением Салоник в порто-франко; торгового договора с Сербией и Черногорией.

Учитывая политическое положение, военные власти принимали свои меры. Прежде всего приходится отметить прославленный в германской прессе еще во время мировой войны русский секретный приказ по Варшавскому военному округу от 30 сентября (день мобилизации балканских союзников), начинавшийся словами: «В отмену всех прежних распоряжений по оперативной части, сообщаю Вам, по приказанию командующего войсками, следующие руководящие указания: по высочайшему повелению, объявление мобилизации является объявлением войны против Германии» [34] . Германские и австрийские источники отмечают также пробную мобилизацию и даже остановку пассажирского движения на варшавско-венской железнодорожной линии. Австрийский генштаб, со своей стороны, объявил, что безопасность государства под угрозой. Официально известна фактическая мобилизация трех армейских корпусов 21 ноября в северо-восточной области империи и увеличение артиллерии. В то же время на юге войска были пополнены резервистами [35] . В конце ноября во главе генштаба снова стал Конрад фон Гецендорф, убежденный сторонник «развертывания» военных сил [36] .

Официальное издание французских дипломатических документов, как мы видели, удостоверяет «миролюбие» берлинского правительства. Вильгельм II, заявлявший тогда, что Австрия упустила в 1909 г. удобный случай подорвать великодержавную политику Сербии и укрепить свое государственное единство, – так как тогда Россия была не в состоянии воевать и политически и технически, – в это время, в 1912 г., считал Россию достаточно вооруженной, чтобы не было сомнения в ее готовности выступить совместно с Сербией, в случае прямого нападения на последнюю, а потому и не признавал возможным обречь на гибель германскую молодежь из-за какой-то албанской гавани. Это было высказано им эрцгерцогу Францу Фердинанду 22 ноября (то есть в тот самый день, когда произошел пресловутый обмен писем между Грэем и Камбоном, фиксировавший англо-французское – устное до тех пор – политическое и военное соглашение), в ответ на старания эрцгерцога убедить его в необходимости решительного образа действий против Сербии. Молва приписала ему слова: «Я вижу, ты хочешь сражаться моею саблей». Не противоречит этой позиции даже заявление Бетман-Гольвега 2 декабря в рейхстаге: союзники Германии, сказал он, должны сами добиваться удовлетворения своих требований (по поводу «албанской гавани»), если же они подвергнутся нападению, то мы вынуждены будем сражаться для сохранения нашего собственного положения в Европе, для защиты нашего собственного будущего и нашей собственной безопасности. Это открытое подтверждение перед всем миром того, что всем и без того было известно, во всяком случае, гораздо больше способствовало выяснению положения, чем тайные обещания и переговоры между Извольским, Грэем и Пуанкаре.

По сообщению от 5 декабря Ж. Луи, Петербург так именно и отнесся к этой речи: в этой речи, сказал ему Нератов, «нет ничего, чего нам раньше не говорили, Германия выступит на стороне Австрии, только если последняя подвергнется нападению» [37] .

Отметим здесь фактор исключительной важности – основной элемент всеобщего недоверия и взаимной боязни – фатальный страх растерять союзников накануне решительных боев. Чем острее становилось положение руководящих в той и другой коалиции правительств, тем острее становилась их зависимость от своих союзников и спутников. Страх этот и должен был привести к войне из-за конфликта между более слабыми членами коалиций, которые и по большей уязвимости своей, и по расчету на помощь более сильного союзника, находились хронически в состоянии конфликтов, взаимных обид и ущемлений. Наконец, вопрос о боеспособности этих более слабых решался всецело в зависимости от непосредственного повода к войне, то есть свое ли дело они защищают или же дело своего покровителя. Вот почему Пуанкаре и Бетман-Гольвег убеждают, один тайно, другой явно – своих союзников в своей верности союзу, тогда как эти последние, сознавая свое подчиненное положение и значение, нервничают, требуя для себя всегда почти больше, чем сильный союзник может и хочет сделать для слабого. Но если слабый слишком нерешителен и осторожен, то положение меняется: сильный увлекает его в «активную» политику для сохранения коалиционной конъюнктуры.

4 ноября Пуанкаре обратился к Извольскому с письмом следующего содержания:

«Мой дорогой посол. Как я Вам давеча говорил, загадочное поведение Австрии беспокоит французское правительство не меньше, чем российское. В согласии с Советом министров я полагаю, что было бы благоразумно теперь же установить общую линию поведения на случай, если Австрия попыталась бы осуществить территориальные увеличения. Вы соблаговолили сказать мне, что возможность эта предусмотрена Вашим соглашением в Раккониджи и что Италия, так же как Россия, объявила о своем несогласии на территориальное увеличение какой бы то ни было великой державы на Балканах. Французское правительство считает также, что попытка в этом направлении открыла бы путь ко всяким осложнениям [38] .