Я желал бы поэтому знать, – так же ли определенно (nettement), как мы, императорское правительство враждебно какому бы то ни было аннексированию османской территории великой державой и расположено ли оно обсудить с Францией, так же как с Англией, средства предотвратить эту опасность. Примите и проч… Раймонд Пуанкаре».

Для объяснения этого шага Пуанкаре французская «Желтая книга» дает в связи с ним лаконическое сообщение Девилля (французского посланника в Афинах). Этот злополучный дипломат, променявший посредственную социалистическую карьеру на неудавшуюся дипломатическую, получил назначение в Афины лишь потому, что назначению этому не придавалось никакого значения [39] . Телеграмма его, датированная также 4 ноября, гласила: «Министр иностранных дел (греческий) поделился со мною своим впечатлением, что Германия изменила свою политику и не защищает более status quo на Балканах. По его мнению, эта позиция не имеет ничего общего с незаинтересованностью. Он подозревает, что Германия помышляет о какой-то операции в Малой Азии, под предлогом защиты христиан».

Дело, конечно, не в этой комической телеграмме. В своей книге о происхождении мировой войны Пуанкаре в объяснение несомненного поворота в своих действиях приводит двоякие данные: во-первых, он старается доказать, что он применял лишь a la lettre союзное соглашение с Россией, во-вторых, указывает факты, которые, может быть, и могли бы сослужить ему службу в этом случае, если бы они не относились к позднейшему времени. Один из них того же порядка, что афинское откровение Девилля. Это сообщение французского консула в Триесте, которое гласило, в передаче Пуанкаре, следующее (цитируем по русскому переводу книги Пуанкаре): «Остановка балканских союзников, сопротивление Адрианополя позволили Австрии подготовиться; она смогла произвести мобилизацию и найти необходимые денежные средства. Пассивность России, которая кажется неготовой и недостаточно сильной для военного выступления, мысль о том, что в этой пассивности повинна Франция, которая стремится помешать войне из боязни общеевропейского конфликта, поведение Англии, которую Австрия считает склонной отнестись благожелательно к ее претензиям, – все это ведет к тому, что Австрия становится все более требовательной» [40] .

Два обстоятельства обращают на себя внимание: г. Шабрие, ген-консул в Триесте, открывает здесь глаза французскому министру иностранных дел на то, что, по-видимому, ускользнуло от внимания французского посла в Вене, не говоря уже о послах в других европейских центрах, не менее удобных для наблюдений за общеевропейской политикой, чем Триест; а затем, в официальном издании, во всех томах «Желтой книги» о балканских делах мы не находим этой столь важной для Р. Пуанкаре телеграммы, хотя г. Шабрие представлен там двумя краткими и скромными телеграммами, от 17 и 18 декабря, о военных предосторожностях на границе Ново-Базарского санджака и Черногории и о движениях военных судов. Но, помимо этого, в книге г. Пуанкаре сообщается и дата оставшегося только ему известным триестского сообщения: 18 декабря н. ст., то есть спустя 1 1/2 месяца после письма его к Извольскому.

Данные другого порядка, приводимые в книге Пуанкаре, – возобновление Тройственного союза, опять-таки в декабре 1912 г., новая, значительно увеличенная военная программа Германии, запроектированная тоже в декабре и утвержденная военным советом лишь 1 января 1913 г. Очевидно, по сопоставлению дат, что и не эти факты повлияли на французское правительство в начале ноября.

Гр. Монтгелас, сотрудник Каутского по изданию германских документов о возникновении мировой войны, характеризует следующим образом интересующий нас момент: «Ясно обозначившаяся к концу октября победа балканских союзников привела к существенному повороту во французской политике. В то время как вначале в Париже старались предотвратить или, по крайней мере, локализовать конфликт, теперь там увидели, что победоносный балканский союз мог бы быть ценнейшим союзником против центральных держав. Французская политика, в противоположность своей позиции во время кризиса 1908–1909 гг., всецело плелась в хвосте России; она даже поддерживала желания русской военной партии и планы балканских государств иногда усерднее, чем петербургское правительство» [41] .

Мы полагаем, что документальные данные не подтверждают общей характеристики французской политики, сделанной Монтгеласом, который, при всей предвзятости своей, все же констатирует последней фразой, хотя и не укладывающийся в его концепцию, но неоспоримый факт.

Пуанкаре, конечно, утверждает прямо противоположное: «Франция проявляла с самого начала балканского кризиса беспристрастие и независимость суждений и никогда не шла слепо за русскими предложениями, делая, напротив, все, чтобы осуществить дружеское посредничество между Австрией и Россией». Затем он приводит две строчки – по его утверждению, из телеграммы, а на самом деле из письма от 7 ноября Извольского: «Если столкновение с Австрией повлечет за собой вооруженное вмешательство Германии, французское правительство заранее признает это за casus foederis и ни минуты не поколеблется выполнить лежащие на нем по отношению к России обязательства», – и добавляет: «Ничто не гарантирует нам правильность этих цитат (взятых из московского и зибертовского изданий), к которым я отношусь с большим недоверием», а через пять-шесть строк восклицает: «Как мог бы я ответить иначе?! – и заключает: – В то же самое время я советовал России умеренность и спокойствие» [42] .

Однако в этот момент если где-нибудь французский министр иностранных дел и председатель совета министров и проявлял умеренность и благоразумие, то лишь в Берлине: сообщая свой ответ на турецкую просьбу о вмешательстве, он отмечает, что ответ этот вполне отвечает настроению Кидерлена и что он одинакового мнения с последним и по вопросу о давлении на балканские правительства, и по поводу необходимости сохранять общеевропейский концерт.

Комментируя записку Пуанкаре, Извольский отмечает [43] выраженный в ней «совершенно новый взгляд Франции на вопрос о территориальном расширении Австрии за счет Балканского полуострова. Тогда как до сих пор Франция заявляла нам, что местные, так сказать – чисто балканские, события могут вызвать с ее стороны лишь дипломатические, а отнюдь не активные действия, ныне она как бы признает, что территориальный захват со стороны Австрии затрагивает общеевропейское равновесие, и потому и собственные интересы Франции. Я не преминул заметить г. Пуанкаре, что, предлагая обсудить, совместно с нами и Англией, способы предотвратить подобный захват, он этим самым ставит вопрос о практических последствиях предположенного им соглашения; из его ответа я мог заключить, что он вполне отдает себе отчет в том, что Франция может быть вовлечена на этой почве в военные действия. Покуда он, конечно, лишь предлагает этот вопрос на обсуждение, но в разговоре со мной г. Палеолог вполне признал, что предлагаемое соглашение может повести к тем или иным активным действиям. Мне кажется, что все вышеизложенное заслуживает с нашей стороны самого серьезного внимания и что мы не должны упустить этого случая закрепить новую точку зрения французского правительства на возможность расширения Австро-Венгрии за счет Балканского полуострова и подготовить почву для будущих совместных действий России, Франции и Англии, если, по ходу дальнейших событий, Австрия отступится от настоящих своих заявлений касательно отказа от территориальных компенсаций».

Ответ Извольского не дан в «Желтой книге»; вместо него фигурирует афинское сообщение г. Девилля. Ответил же Извольский так: «Г. Сазонов уполномочил меня сказать Вам, что так же точно, как Франция, Россия не может остаться равнодушной к территориальному увеличению Австрии на Балканском полуострове. Он с удовольствием констатирует, что, по мнению правительства республики, Франция, со своей стороны, не могла бы остаться безучастной в подобном случае. В этом смысле императорское правительство было бы вполне расположено обсудить, в согласии с парижским и лондонским кабинетами, общую линию поведения, которой пришлось бы при таких обстоятельствах держаться» [44] .

Со своей стороны Сазонов, «придавая должное значение тем заявлениям, которые были сделаны Вам французским министром ин. дел», «вполне разделяет мнение о желательности закрепить новую точку зрения правительства республики на возможность расширения Австро-Венгрии за счет Балканского полуострова» и сообщает Извольскому, для передачи Пуанкаре, приведенный выше текст ответного письма. «Совокупность, – продолжает письмо свое Извольскому Сазонов, – имеющихся у нас данных позволяет надеяться, что, по крайней мере в настоящую минуту, Австрия едва ли стремится к новым земельным приращениям на Балканах. Тем не менее по ходу событий и в особенности ввиду спора с Сербией из-за выхода последней на Адриатическое побережье, Австро-Венгрия может решиться на захваты либо османской, либо даже сербской территории. На оба эти случая весьма важно было бы получить уверенность, что, в случае необходимого с нашей стороны вмешательства, Франция не останется безучастной. С другой стороны, так как… трудно предвидеть все могущие представиться случайности, способные потребовать от нас тех или иных действий для обеспечения наших жизненных интересов, я считал бы необходимым тщательно избегать в наших переговорах с иностранными кабинетами всего, что впоследствии могло бы оказаться для нас стеснительным. С этой точки зрения мне казалось бы желательным и в предполагаемом письменном обращении Вашем к г. Пуанкаре избегнуть слишком положительных заявлений, вроде тех, которые подсказываются словами французского министра «nettement hostile a toute annexion du territoire ottoman par une grande Puissance», так как это могло бы относиться и к России в области Проливов».