Последнее, что я почувствовала — сильный удар о каменистый берег.

Ненавижу камни.

***

Мне было больно. На грудь сильно давили, изо рта струёй текла вода.

Мне было холодно. Кожа покрылась мурашками, размером с кулак, мокрая одежда и волосы прилипли к телу. Я начала откашливаться, слабо махнув рукой на того, кто давил на грудь. Кажется, он очень хотел моей смерти, раз так давил…

Я откашлялась, но сил не было. Откидываю голову на колючую траву и твёрдую землю. Никогда бы не подумала, что буду рада полежать на траве!

— Жива? — Коротко и угрюмо спрашивает мой спаситель. Голос этого человека был очень знаком, и это явно не Мэйл.

Я приоткрываю глаза, вижу проректора, склонившегося надо мной стеной, укрывающей от лучей солнца и лишних глаз. Изумрудные глаза его были то ли злые, то ли испуганные, то ли ещё что-то, вообще не поняла в таком состоянии.

— Н-нет. — Отвечаю, заикаясь от холода.

И я снова закрываю глаза, очень надеясь, что сработает и меня, такую дохленькую, отправят домой. Но на проректоров такое вообще не работает, поэтому магистр только скрипит зубами. Но не уходит.

— А в-вообще странные вы вопросы задаете, после спасения. — Меланхолично говорю. Точнее, стараюсь. Слова заплетаются, зубы трясутся.

— А какие нужно? — Удивляется он.

Но я игнорирую вопрос. Мысли в моей голове быстрым потоком затмевают всё, а адекватно за одну мысль удержаться я не могу. Только в голове странные картинки моего спасения. Поэтому следующим, таким же странным, вопросом от меня было:

— А вы мне делали ис-скусственное дыхание изо рта в рот-т?

«Если хочешь, чтобы я тебя поцеловал, так и скажи», — пролетает в моей голове голосом проректора, но где-то там, то есть, в реальности (не в моей голове), надо мной склоняется ещё и мокрый Мейл, что-то начинает говорить, но я его не слышу, так как была сосредоточена на словах магистра Эшфорда. Точнее, на их наличие в принципе в моей голове. Сами слова я восприняла, как нервный смешок на фоне стресса.

Я открываю глаза, очень внимательно смотрю на проректора. Это точно был он, а не моя больная фантазия, только что потерпевшая реальное крушение?

Он отодвинулся, но на меня не смотрел. Я уже взглядом просто дыру прожигаю, мне нужен ответ! Либо я с ума схожу, либо он. И я очень хочу, чтобы это была не я!

— Лия, ты меня слышишь? — Наконец, дошло до меня возмущение Мейла.

— Нет, уши з-заложило, — бросила угрюмо, переводя взгляд на толпу, собравшуюся посмотреть на то, как я умираю. Не дождётесь! Вздрогнула от холода. Только сейчас почувствовала, насколько продрогла. Возможно, даже с нервов.

— Всё нормально? — Взволнованно спрашивает маг Воды.

Поднимаю уставшие и почему-то горящие глаза на него, натыкаюсь на обеспокоенный взгляд, напряжённое тело и слышу тяжелое дыхание. Видимо, из воды меня вытащил именно Мейл. В ответ на вопрос я только часто киваю головой — большего мне не дает сделать проректор, который серьёзным взглядом отодвигает водника подальше, молча берет меня под коленями и спиной и, поднимая на руки, резко встаёт. Я прикола не поняла резко.

— Куда вы меня? — Спрашиваю сипло, стыдясь за то, что вся мокрая, прижимаюсь к чистому и сухому проректору. А ещё он был горячим, что, если честно, таки порадовало.

— В лечебный пункт. Сиди молча, иначе пешком пойдешь. — Кидает тихо и недовольно.

— Н-не надо пешком! — Хмурюсь поспешно, демонстративно обхватив проректорскую шею руками. И ещё тише добавляю, ни капли не соврав: — Я устала…

На это он уже ничего не отвечает, молча ведёт через толпу. Я приоткрываю глаза. И вижу знойную троицу, забившуюся, словно в угол. Странно, что они никуда не ушли, можно же было убежать легко и просто.

Проректор делает шаг в их сторону и тихо предупреждает:

— Поднимайтесь к моему кабинету. Я вернусь через двадцать минут.

Я не знаю почему, но мне стало страшно. Он не угрожал, не ругался, просто сказал, как факт. Я, ещё до конца не осознавала свои действия, поэтому подняла голову, в открытую разглядывая проректора. У него чёткая, острая скула и в злости сжаты красивые, четко очерченные губы, взгляд так и мечет молнии. Я помню этот взгляд.

Магистр опускает на меня глаза, сжимает зубы.

— Может, даже через пятнадцать.

И нас охватывает чёрный туман вокруг, и становится градусов на пять холоднее. Я не знаю почему, но глаза закрываю, к горячему (по сравнению ко мне и окружающему пространству) проректору сильнее прижимаюсь. Мне это совсем не нравится, очень холодно.

Буквально через секунду становится снова теплее, но солнце в здании нет и быть не может, а потому здесь все ещё холодно.

Меня ставят на ледяной каменный пол прямо босиком. Я шиплю, но встаю всей стопой. Очень дрожу, по спине бегают мурашки, зуб на зуб не попадает, но молчу. На полянке из-за солнышка было потеплее. Здесь же я чувствую себя, как в морозилке.

Проректор, наконец, замечает моё состояние.

— Я не могу держать тебя на руках вечно. — Бросает угрюмо он.

Я резко киваю, и, дрожа, отвечаю: