И Перенила попросила:

— А расскажи, как ваши городские девчонки одеваются. Я их никогда не видела, только этой осенью батюшка обещает взять на ярмарку, когда четырнадцать стукнет. Раньше у нас девочкам в город невместно, обычаи такие, а жалко...

Вот тут скованность прошла, и Тарик принялся рассказывать про городские платья — особенно Перенилу впечатлили летние, попросила рассказать подробнее, слушала завороженно, будто волшебную сказку, даже глаза округлила и розовые губки приоткрыла. Дослушав, печально протянула:

— Вольность какая... У нас про такое и думать нечего...

И, лукаво блеснув глазами, попросила рассказать, как в городе мальчишки дружат с девочками, в какие интересные места ходят — говорят, в городе таких много, не то что в деревне. Тарик добросовестно рассказал про высокие качели, яркие карусели, увеселительные балаганы — разве что малость прихвастнул, не стал уточнять, что все это и многое другое бывает только на ярмарках, а в обычное время к ним на улицу заходят бродячие кукольники, фигляры и поводыри ученых собак — и то нечасто. Получалось, что они чуть не каждый день развлекают девчонок на качелях-каруселях и прочих завлекательных придумках. Очень ему хотелось произвести впечатление (Тарик почерпнул это умное словечко у студиозусов), а говоря по-простому, затуманить девчонке памороки. Она была красивенькая, ладная, темноволосая и темноглазая, в юбке из легкого маритаса, красиво обрисовывавшей стройные ножки, и в сорочке из тончайшего полотна с трехцветной вышивкой, самую чуточку тесноватой, так что яблочки рисовались приманчиво. Перед такой так и тянет прихвастнуть и покраснобайствовать...

Она слушала еще более завороженно, замерев, словно Артинетта из сказки, обездвиженная злой ведьмочкой, пока с нее не снял черное заклятье бродячий точильщик, оказавшийся потом прекрасным принцем, которого злой колдун обратил в косоглазого увальня с заляпанной большими веснушками физиономией.

— Завидую я городским девчонкам, им так весело живется... — призналась Перенила. — Ав нашей глуши и пройтись не с кем...

— Да что ты! — искренне удивился Тарик. — Когда ехали с папаней по деревне, я много мальчишек видел, наших с тобой годовичков...

— Это совсем не то... — сказала она непонятно. — А целуетесь вы часто? — и засмеялась, словно серебряный колокольчик зазвенел. — Только не ври, что ничего про это не знаешь. Ты симпатичный, и обхождение у тебя определенно есть, так что должен знать на опыте...

Немного смутившись от такой напористости со стороны незнакомой девчонки, Тарик не то чтобы промямлил, но все же с запинкой сказал:

— Вообще-то часто...

— А еще что делаете по закоулкам? — сузила она глаза, лукаво улыбаясь. — Ведь делаете?

Тут она смутила Тарика окончательно — никак не ожидал, что девчонка с ходу начнет словесные игривости. Промямлил:

— Да всякое бывает...

— А ты закраснелся... — помотала она головой словно бы с некоторым превосходством.

— Скажешь тоже...

— Закраснелся, засранец, — смеялась девчонка. — Зеркальце принести? Ладно, это я дразнюсь... хоть самую чуточку ты и закраснелся! — Чуть помолчала и спросила со смешливым взглядом: — А какие труселя городские девчонки носят?

Вот тут уж Тарик уперся взглядом в пол, в вязаные красносинежелтые зигзаги чистенького половика, прекрасно зная, что сейчас у него щеки точно запунцовели, и густо. Он впервые в жизни разговаривал с деревенской девчонкой, да еще красивенькой, да еще так вольно, да вдобавок после всего-то нескольких минут знакомства. В городе он бы посчитал такую бесстыжей, но в деревне, надо думать, другие порядки. Выходило, Буба-Пирожок не все врал: по крайней мере насчет того, что деревенские девчонки вольнее городских в речах, говорил правдочку, кто бы мог на него подумать...

Снова зазвенел серебряный колокольчик, скрипнул отодвинутый городской стул, послышались легкие шаги. Ее голос играл дразнящими переливами:

— Что ты уставился на половик? Неужели в горнице больше посмотреть не на что?

Он поднял глаза. Перенила стояла в простенке меж двумя окнами — зажиточный дом, в окнах не слюда, а стекло, — заложив руки за спину, отчего яблочки под тесноватой сорочкой обрисовались еще приманчивее, склонив темноволосую головку к плечу, смотрела на Тарика с несомненной подначкой и улыбалась весьма даже игриво. Медленно облизнув языком розовые губки, спросила тоном, при котором ответа не ждут:

— У вас в городе все такие неловкие и неуклюжие? И недогадливые, так что смешки берут?

Глупости. Неуклюжестью с девчонками он давно не страдал, да и нетрудно догадаться, куда она клонит. Только очень уж быстро все свернуло на знакомую колею — городские девчонки, даже те, кого никак не отнесешь к недотрогам, первое время тебя на расстоянии выдерживают, политес такой. Но он понятия не имел, какой политес в деревне...

Одно ясно: недотрог нужно искать в другом месте, не в этом доме. Тарик подошел к ней, благо идти-то было шага три. Когда они встали лицом к лицу, Перенила выпростала руки из-за спины и сомкнула у него на шее, прижалась, и ухо защекотал жаркий шепот:

— Крепче меня обними, городской симпотник...

Тарик не потерялся — был опыт. И тут же убедился, что доченька деревенского богатея целоваться умеет очень даже мастерски. Прильнула к его губам надолго, так что Тарик даже чуточку задохнулся, а потом, не отрываясь, правой рукой умело прошлась по пуговицам его штанов, запустила туда пальчики и принялась неспешно озорничать так, что Тарик цепенел от восторга.

— Хороший торчок, — прошептала она на ухо, оставив в покое губы и позволив Тарику перевести дух. — Девчонок в городе им уже ублажал?