Но проблема заключается в том, что после искусственного подъема дофамин неизбежно падает, причем нередко на уровень более низкий, чем был до этого, и на гораздо более длительный срок. Чем сильнее был всплеск дофамина, тем ниже и дольше будет его последующее снижение. Из-за слишком больших доз мозг снижает чувствительность дофаминовых рецепторов, и для поддержания того же комфортного уровня дозу все время приходится повышать. В какой-то момент мы можем переступить рубеж, после которого естественных стимулов дофамина становится категорически недостаточно, и без его искусственных стимуляторов (крайне вредящих нашему здоровью и качеству жизни), мы просто будем постоянно чувствовать себя опустошенными внутри мира, который потерял свои краски. После этого единственным способом достичь нормального внутреннего самоощущения становится гиперстимуляция дофаминовых рецепторов совершенно неестественными и гипертрофированными стимулами, за которыми неизбежно следует еще более невыносимое падение и требование еще большего увеличения дозы. И эта гиперстимуляция нужна уже не для того, чтобы испытать удовольствие, но для того, чтобы просто не сойти с ума от того, насколько без всего этого плохо.

Выработка дофамина начинается еще при мысли о чем-либо приятном. Поскольку цель его – именно подтолкнуть нас к действию, нам достаточно просто подумать о приятных прикосновениях, посмотреть на красивое фото еды или помечтать о достижении, которое поднимет наш статус – и дофамин уже поднимается, мы готовы к действию. Подобные мысли доставляют нам тем большее удовольствие, чем больше мы прокручиваем их в своей голове и совершаем какие-то шаги чтобы реализовать эту мысль на деле. Это все очень логично и прекрасно с точки зрения природы, но именно здесь мы попадаем в ловушку. Проблема в том, что поскольку дофамин создает нам ощущение удовольствия, наполненности жизни, радости и прочих положительных переживаний, мы путаем дофаминовый стимул для совершения конкретных действий с настоящим счастьем. Нам кажется, что чем выше дофамин, тем мы счастливее, но на самом деле, это означает только одно: чем выше дофамин и чем сильнее мы вдохновлены стимулом, тем сильнее упадет дофамин, и тем сильнее и невыносимее будет последующее ощущение пустоты, подавленности и бессмысленности внутри. И, соответственно, тем более сильный стимул будет способен вернуть нас в состояние внутреннего ощущения комфорта. Именно подобные дофаминовые качели и искажают наше адекватное восприятие реальности, разрушая в итоге всю дофаминовую систему и блокируя на физиологическом уровне способность жить полной жизнью.

То есть дофамин сам по себе, хоть и доставляет нам огромное удовольствие, однако не является счастьем, но лишь обещает его. Функция дофамина – заставить нас действовать, а не получать удовольствие от жизни. И именно это предвкушение счастья наполняет нас воодушевлением – достаточным, чтобы терпеть и преодолевать дискомфорт, сопровождающий нас на пути к цели. Таким образом дофамин, побуждающий нас к действию, – это скорее стрессовое состояние дискомфорта, которое, как нам кажется, исчезнет, когда цель будет достигнута. Энергию нам дает предвкушение блаженства, которое мы обретем, именно освободившись от этой цели, расслабившись и получив возможность наслаждаться достигнутым.

Так как второй функцией дофамина в естественной для человека среде является поощрение за нечто приятное, или помогающее выжить как единице популяции (особенно еда и секс), мозг настолько сильно жаждет дофамина, путая причину и следствие (так как не знает, что дофамин бывает нездоровым), что ставит его получение выше всех остальных потребностей, в буквальном смысле лишая своего хозяина рассудка. Многочисленные эксперименты на животных, в которых они могли стимулировать свои дофаминовые рецепторы, нажимая на педаль, приводили всегда к одному и тому же результату: животные нажимали на педаль непрерывно, до 1000 раз в час, доходя до крайнего истощения, в том числе даже от голода. То есть никаких предохранительных механизмов от нездорового и неестественного повышения дофамина в нашем теле попросту не существует. Потому что в естественной среде без искусственных стимуляторов они были не нужны. Мы можем остановиться только одним единственным способом: сделав над собой сознательное усилие.

Все эти эксперименты с животными показывают очень наглядно: наше тело абсолютно не приспособлено для искусственной гиперстимуляции дофаминовых рецепторов, которой никогда не существовало в таком объеме и доступности как сегодня. В естественной среде при переедании цельной натуральной пищей в желудке возникает боль, снижающая уровень дофамина. После секса дофамин снижается при помощи выработки определенных гормонов, чтобы дать возможность организму восстановиться и набраться сил. При длительных непродуктивных мыслях голод и холод напомнят, что пора бы что-то предпринять на деле.

Но ввиду отсутствия таких естественных барьеров при искусственном стимулировании, удовольствие, которое призвано улучшить нашу жизнь и сделать более эффективным выживание вида, просто убивает нас в самом прямом смысле. Вместо вполне возможного и естественного для нас стабильного настоящего счастья мы зацикливаемся на иллюзии, на ощущении его обещания. Наркомания – яркий тому пример: точно так же как и мыши или обезьяны, бесконечно нажимающие на педаль, мы готовы убивать себя и разрушать жизнь своих близких ради новых доз дофамина. Вот насколько сильным стимулом и принципиально важной составляющей нашего полноценного восприятия своей жизни является этот нейромедиатор.

Ощущение настоящего счастья, на самом деле, дарит не дофамин, за которым так гонятся люди, а правильный баланс всех систем в организме, сопровождающийся высоким уровнем других нейромедиаторов, таких как серотонин, эндорфины и окситоцин, который может длиться постоянно, долго и практически не зависеть от внешних стимулов, не нанося никакого вреда, но только пользу нашему телу и полноценному восприятию жизни. При этом уровень дофамина должен быть просто в норме – это не более чем одна из составляющих счастья, которая лишает нас его, если начинает брать на себя слишком много, поскольку за подъемом неизбежно следует спад. А с низким уровнем дофамина счастье решительно невозможно. Мы ощущаем беспокойство, раздражительность, напряженность, подавленность, страдаем от бессонницы, неудовлетворенности, чувства одиночества и опустошенности. Если дофамин находится на достаточном уровне, и все работает так, как нужно, мы чувствуем себя счастливыми, полными энергии, находимся в хорошем расположении духа и живем жизнью, наполненной смыслом, целями и искренней радостью.

Изначально, после проведения экспериментов на животных, ученые сделали вывод, что дофамин отвечает за удовольствие – и именно поэтому животные переставали даже есть или спариваться, непрерывно нажимая на педаль. Но позже, когда этот эксперимент был повторен на людях, все как один утверждали, что никакого удовольствия они не испытывали. Напротив, эта педаль была скорее похожа на одержимость: она вызывала стрессовое состояние, навязчивость, непреодолимую тягу. Люди прекрасно понимали, что делать этого не стоит, но были совершенно не способны остановиться. Более того, после завершения эксперимента мыши прекращали нажимать на педаль после того, как стимуляция рецепторов прекращалась. Но люди продолжали это делать, несмотря на то, что теперь уже совершенно ничего не происходило. Из этого следует, что зависимость у людей развивается гораздо сильнее.