Похожая на фазана трактирщица истолковала это по-своему:

– А ты никак и сам на Юй Минь глаз положил!

– Кого? – рассеянно переспросил Такуан. Имя купеческой дочери пролетело мимо его ушей.

– Цю Миня дочки!

– Нет-нет, – замотал головой Такуан. – А где живёт он, Цю Минь этот?

Трактирщица подмигнула Такуану, будто поняла его совершенно обратным толком.

– На четвёртой отсюда улице. Ворота ищи, что побогаче.

Такуан спешно поблагодарил трактирщицу и выскочил на улицу. Вслед ему донеслось:

– Опоздал ты! Юй Минь давно уже к жениху уехала, к свадьбе приготовляться!

Но Такуана дочь Цю Миня не интересовала. Он мечтал поскорей увидеть свою матушку. Он промчался мимо трёх улиц, выскочил на четвёртую и остановился у расписанных киноварью ворот. Створ ворот был заперт, а на столбе висела деревянная колотушка. Такуан схватил её и принялся выбивать по столбу мелодию, которую в деревне Кото знали все.

Матушка Такуана услышала стук, и сердце её забилось в такт. Как говорит старинная пословица, материнское сердце всегда знает больше, чем уху слышно. «Неужто мой Хацукои объявился!» – подумала нынешняя купеческая жена, некогда бывшая замужем за деревенским кузнецом по имени Цунь. Она поспешила к воротам и широко их распахнула.

Радости Такуана и его матушки не было предела. Слёзы хлынули у обоих из глаз. Такуан бросился вперёд и крепко сжал свою матушку в объятьях. Та гладила его по голове, где уже немного отросла рыжая шевелюра, и приговаривала:

– Хацукои, мой Хацукои!

Такуан давно не слышал этого имени и не стал поправлять свою мать. К тому же имя это вызвало у него воспоминания о детстве в деревне Кото и о всех его невинных проделках. Он тотчас же захотел рассказать матушке всё, что с ним приключилось. Да и матери его не терпелось узнать, как же её сын поживает.

Она проводила Такуана внутрь и усадила в горней комнате. Домовые слуги принесли пузатый чайник, из носика которого шёл густой пар. К чайнику прилагались две чайные пиалы и блюдо со сладостями.

Купец Цю Минь был богат, и новая жизнь матери Такуана отличалась от деревенской в лучшую сторону. Это порадовало Такуана, поскольку он переживал о том, сможет ли позаботиться о матушке и вместе с тем посвятить себя путешествиям и приключениям. Теперь же выходило, что дела у его матери шли как нельзя лучше, и Такуан почувствовал ветер свободы. Он отхлебнул чаю и принялся рассказывать.

Сперва он рассказал о своей жизни в монастыре, умолчав о множестве своих проделок.

– Надоел мне монастырь, вот я и отправился странствовать, – сказал он и перешёл к описанию своих приключений. Рассказал он о том, как схватился с барсуком. И о том, как появился у него лисёнок по имени Дзин.

– Где же он? – спросила матушка, и Такуан понял, что после самого трактира он о лисёнке и думать позабыл. Мысли о скорой встрече с родичами переполнили его так, что лисёнок остался где-то позади.

– Любит он погулять сам по себе, – такими словами Такуан ответил матушке и продолжил рассказ.

Наконец дело дошло до того, как Такуан наказал жадность наместника Ту Фанга, принца Даньяна и самого князя Бао Чжу.

– Посмотри, сколько у меня драгоценных камней! – довольно промолвил Такуан и высыпал на стол перед матушкой свою добычу.

Та с горечью поглядела на Такуана.

– Так ты и не научился ничему в монастыре, – сказала она. – Была б у тебя на плечах голова, а не дыня кивано, может, и батюшка твой жив бы остался.

И мать Такуана заплакала, вытирая набежавшие слёзы рукавом домашнего платья. Такуан принялся её утешать, сам пока не понимая, что в его словах расстроило матушку. Когда она немного успокоилась, то рассказала Такуану о несчастной судьбе, которая пришла в деревню Кото. Злой медведь-оборотень появился прямо на кузнечном дворе и разорвал кузнеца Цуня.

– Не окажись рядом бродячего монаха, и нас бы сожрал. С твоею сестрой вместе, – рассказала Такуану матушка. – Насмотрелась она ведь на проделки твои, вот и стащила из монастыря шкатулку со спящим бесом.

Сердце Такуана разрывалось от самых разных чувств. Он чувствовал горечь и печаль утраты, которая перемешивалась с виной – ведь, и правда, каким-то образом его беспечное поведение помогло такому горю. Гнев закипел у него на сердечном дне крошечными пузырьками. «Оборотни! – подумал он. – Пусть только мне на глаза попадутся. Уж я за батюшку своего отомщу!»

Наконец печаль победила прочие чувства, и горькие слёзы хлынули у Такуана из глаз. Он крепко обнял матушку и поклялся, что никогда не допустит, чтобы зло с ней приключилось. Так они проплакали некоторое время, а затем матушка умылась колодезной водой и продолжила свой рассказ.