Может, я сплю или продолжаю бредить?

Громкий звук открытия дверей, вскидываюсь. Вижу, как в палату заезжает каталка с женщиной. Смотрю на ее светлые волосы, выбивающиеся из-под голубой шапочки и порезы на свисающей с каталки руке.

Вздрагиваю.

Сестры сгружают девушку на пустую койку, уходят, увозя каталку за собой.

– Что происходит? – с ужасом наблюдаю, как тяжело дышит девчонка.

– От наркоза отходит, – с пониманием говорят женщины.

– Зачем беременной наркоз? – нервно сглатываю. Сердце подсказывает, ответ мне не понравится.

– Выкидыш, скорее всего, делали чистку, – сообщает нервно женщина с темными волосами и на автомате обнимает свой живот. – Придумают же всех держать в одной палате! – бурчит себе под нос.

Внутренне съёживаюсь. Непреходящий страх держит в цепких объятьях.

Я ведь узнала девчонку. Та самая, что пострадала в аварии, которую устроила я.

– Я ваш лечащий врач Мирон Павлович, – сообщает мужчина в белом халате спустя час, испытующе разглядывает меня. – Вы в больничной одежде, к вам до сих пор никто из близких не приехал?

Внутренне съеживаюсь. Нечего ответить.

Амелия, мать и Емельян больше не входят в этот список, папа до сих пор вне доступа. Уже начинаю нервничать.

С трудом подавив болезненный стон, спрашиваю:

– Я точно беременна?

– Шесть недель.

– Мальчик или девочка, – спрашиваю на автомате.

– Пока не видно, повторите УЗИ недельки через три.

– Мирон Павлович, пожалуйста, переведите меня в другую палату, – шепчу едва слышно.

– Чем эта не подходит? – удивленно вскидывается.

– Здесь плохо пахнет, меня всё время тошнит, -смотрю с мольбой. Мужчина понимает, что вру, но соглашается.

О том, что Инга проснулась, рыдает уже тридцать минут без остановки и я причина ее слез, – пришлось умолчать.

Сама себе противна.

Хочу сбежать.

Меня переводят в соседнюю палату, где я отбываю весь срок – четырнадцать дней.

Сегодня выписка, меня забирают домой.

Иду тяжелым шагом на выход.

– Привет, – обнимаю единственного человека, которому смогла позвонить, пересилив себя.

– Рад, что ты в порядке, – осматривает меня внимательно.

На улице январь. Прячу лицо от северного ветра в капюшоне тонкой шубки.

Оборачиваюсь, поднимаю голову, смотрю на окно палаты, в которой я оставила навсегда свои чувства к Емельяну.

Идем на выход по заснеженной дорожке, и снег заносит мою душу.

– Тебя точно не напряжет, что я поживу пока у тебя?

– Лида, я же сказал, что ты мой друг, самый желанный человечек, – бросает на меня странный взгляд.

Лидия

Садимся с Сашей в машину, едем к нему.

Если бы мне два дня назад сказали, что за помощью обращусь к нему, я бы не поверила, приняв за злой розыгрыш.

Сейчас сижу в теплом внедорожнике Саши за переднем пассажирском сидении, гляжу вперед на дорогу, избегая зрительного контакта с водителем.

– Как родители? – парень задает вроде простой вопрос, а меня при этом словно прибивает к сидению гравитация невиданной силы.

Сердце в груди трепещется как птица, попавшая в силки.

Комок тошноты застревает в горле, едва вспоминаю свой разговор недельной давности с отцом.

***

– Папа! Наконец-то я до тебя дозвонилась, – кричу в трубку. – Когда вернулся?

– Сегодня.

– Очень соскучилась! – мну больничную сорочку. Нестерпимо хочется увидеть отца.

– Лидия, в чем дело?! Мама говорит, ты лежишь в больнице, в какой именно не объясняет. Еще ты попала в крупное ДТП. Как такое возможно? Я сам учил тебя водить!

– Прости, не справилась с управлением.

Обида, злость и бессилие топят меня, едва мне напоминают о произошедшем ДТП.

Через два часа папа приезжает в больницу, спускаюсь к нему в холл.

– Папуля, – трусь щекой о его щеку. Легкая небритость напоминает о детстве, когда моим самым любимым занятием были посиделки на папиных коленях, выяснение причин его колючести и родственных связей с ёжиком.

– Мама говорит, ты ведешь себя странно, – говорит папа, бросая взгляд с опаской.

– Что?..

– Ты отказываешься выходить к ней и Емельяну, когда они навещают тебя в больнице.