— Трахни меня, — выкрикивает Самир, на этот раз громче.

Он снова резко сажает меня к себе на колени и приказывает положить голову ему на плечо. Он обхватывает руками мои бедра и толкает, растягивая меня, пока его руки не начинают дрожать от того, что он меня держит. Может, я и меньше него, но не худышка. Каким бы сильным он ни был после того, как тренировался почти пять дней в неделю с тех пор, как все четыре года пробыл в нашей школьной команде по лакроссу, я не знаю, как долго еще он сможет удерживать эту позицию, прежде чем его руки начнут отказывать.

— Сейчас все хорошо, — вру я, слегка смущаясь.

В отличие от Самира, последние четыре года я провела, сидя за клавиатурой, загружая каверы на известные песни и несколько оригинальных композиций на свой канал на YouTube, так что единственное, что я могу тренировать — это свои пальцы и голосовые связки.

Самир хмыкает и опускает меня обратно, хотя и не ослабляет хватки на моих бедрах. Я прекрасно осознаю, что все еще сижу на нем задом наперед, как наездница, но по какой-то странной причине ни один из нас не двигается, чтобы поменять позу.

Я тихонько погружаюсь в успокаивающий ритм, когда его грудь поднимается и опускается у меня за спиной. Если бы мои ноги и бедра не болели так сильно, я бы, наверное, уснула от ровного дыхания Самира и покачивания Тахо, катящегося по шоссе. Это было бы лучшим способом скоротать время, чем пялиться на стену из картонных коробок и гадать, что, черт возьми, нашло на моего сводного брата. Это самый долгий период, в течение которого мы не действовали друг другу на нервы, что само по себе немного нервирует.

— Спасибо, — шепчу я через несколько минут, и он кивает, его темная щетина щекочет мне щеку, вызывая легкую дрожь по спине, которую, я знаю, нужно подавить и игнорировать.

Мы сидим молча еще несколько минут, слушая ужасную папину версию Криптонита группы Three Doors Down, длинные пальцы Самира медленно обхватывают мои округлые бедра при каждом толчке на дороге, что заставляет меня напрягаться.

Я съеживаюсь, когда боль возвращается, и он спрашивает меня: — Все еще больно?

Снова этот нехарактерный заботливый тон.

— Да. Извини.

Мгновение он колеблется, затем скользит руками по моей груди, вызывая бурю бабочек, которые порхают у меня в животе.

— Выгни спину и приподними бедра на несколько дюймов, — шепчет он с легкой хрипотцой в голосе.

Я поднимаюсь и хватаюсь за подголовник Самира, делая, как он сказал. Мое сердце бешено колотится в груди, когда он медленно задирает подол моей футболки до пупка и просовывает руки под пояс моих леггинсов. Прежде чем я успеваю спросить, что, черт возьми, он делает, он прижимает большие пальцы к ноющим мышцам внизу живота.

Мои губы приоткрываются в порыве вздоха, и с них срывается непроизвольный стон, когда он начинает описывать большими пальцами небольшие круги, усиливая давление на мои напряженные мышцы. Я прикусываю язык, чертовски надеясь, что папа не услышал меня из-за песни Three Days Grace, которую он распевал.

Самир замирает на несколько секунд, затем делает глубокий вдох, когда я снова издаю стон, и начинает массировать мои мышцы с еще большим рвением, расширяя область, с которой работает. К своему смущению, я непроизвольно поворачиваю бедра раз, другой, остро ощущая, как близко его большие пальцы находятся к моей киске, которая с каждым движением становится все более влажной, пачкая ткань моих белых стрингов.

Когда я двигаю бедрами в третий раз, его руки скользят ниже, под мои леггинсы, хотя он не может продвинуться дальше из-за того, насколько плотным является материал. Его растопыренные ладони обхватывают мои бедра, и он начинает массировать мне ягодицы. Вверх, вниз и снова вверх, чтобы погрузиться в складку, прежде чем снова опуститься ниже.

— Черт, Самир, — я издаю хриплый стон.

Это было случайностью, и Самир прерывисто выдыхает.

Он нежно проводит кончиками пальцев по моей коже, снимая болевые ощущения, и это чертовски приятно. Возвышенно.

Я стону громче, когда мои глаза закрываются, радуясь, что папа прибавляет громкость, когда звучит песня Metallica, скрывая звуки, которые я, кажется, не могу перестать издавать.

Я поджимаю губы, чтобы сдержать следующий стон удовольствия, на случай, если папа резко выключит музыку, но невозможно скрыть, что мое дыхание становится более тяжелым, более быстрым, я практически задыхаюсь от каждого прикосновения сильных рук Самира.

Невозможно скрыть, как изменилось его дыхание, особенно когда он зарывается лицом в изгиб моей шеи, прижимаясь губами к моей коже, отчего волосы у меня на затылке встают дыбом, а по спине пробегают мурашки.