— Хм… — скривил рот Добряков, — подумаем, обсудим с товарищами, Пётр Михайлович. Не знаю. Всё ведь зависит от его собственного желания. Да и, чего греха таить, жалко лишать подполье такого бойца. Сёма — ценный кадр. Через него мы решаем многие проблемы с нашими военнопленными. С вашей же стороны… очень надеюсь на обещанную помощь. Насчёт карт и сводок, надеюсь, не соврали?

— Обижаете, Захар Степаныч. Бумагу и карандаши найдёте? Хотя бы двух-трёх цветов. Я могу приступить немедленно. Скажите только, кому сдавать готовую работу?

— Василия Ивановича, доктора нашего знаете?

— Имел честь.

— Он тоже в курсе нашей встречи. Правда, разозлится наверняка, когда увидит это, — секретарь указал на кучу мебельных обломков. Экий кавардак вы тут учинили, — тон Добрякова был шутливым, но взгляд, что он бросил на стоявшего рядом Краснова оставался сердитым.

— Так ведь, ноблес оближ, как говорится, Захар Степанович. Положение обязывает, товарищ Добряков. Кто к нам с мечом войдёт…ну, дальше вы знаете.

— Тоже любите Эйзенштейна?

— Простите, не понял. Ах, вот вы о чём! — не сразу сообразил я, что только что процитировал фразу Александра Невского из одноимённого фильма, очень популярного в годы перед войной, — только Сергей Михайлович Эйзенштейн, как, впрочем, и святой благоверный Александр Невский на самом деле ничего подобного не провозглашали. Эта фраза гораздо старше, чем принято считать. К примеру, в Евангелии от Матфея сказано: «Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут». Или вот ещё. В Апокалипсисе Иоанна Богослова: «Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом».

— Мда… а вы всё больше удивляете меня, Теличко, — улыбнулся Добряков, повернувшись к Краснову, — Матвей Фомич, ты же говорил: крестьянская косточка, зоотехник. Судя по речам, наш гость, как минимум полный курс гимназии окончил, а, Пётр Михайлович? А то и семинарии…

Я мысленно треснул себя по голове. И когда я отучусь от дурацкой привычки умничать не к месту? Пришлось напустить строгости, возвращая статус кво.

— Моя настоящая биография, Захар Степанович, относится к разряду гостайн, поэтому будем и дальше считать меня бывшим зоотехником. Это понятно?

— Безусловно. Но и вы будьте поосторожнее. Немцы не дураки, мало того, лагерные осведомители стараются доносить в третий отдел любую подозрительную информацию, — Краснов осуждающе нахмурился, — тогда все наши старания с конспирацией пойдут коту под хвост!

— Справедливо, Матвей Фомич. Значит, я жду здесь вашего окончательного решения и оперативной информации по составу группы.

— Да, не теряйте времени. Нарушать заведённый порядок и ночевать здесь вместо полицейского барака не стоит. Это привлечёт ненужное внимание. Всё необходимое вам принесёт Киря. И вообще: обращайтесь к нему за всем необходимым. Если уж Кирьян не достанет, то Миша Молдаванин, наш аптекарь, расстарается.

Краснов с Добряковым оставили меня в глубокой задумчивости. Вскоре заявился и Киря с небольшой пачкой упаковочной сероватой бумаги и несколькими карандашными огрызками, среди которых было несколько синих, красный и даже химический карандаш.

Неожиданно процесс рисования карт увлёк меня не на шутку, к тому же позволил отвлечься от напряжённых дум. Память анавра сработала, как по нотам. Уже через два часа были готовы карты двух маршрутов (юго-восточного и северо-восточного), наиболее благоприятные для групповых побегов из Цайтхайна с относительной синхронизацией положения на фронтах в ближайшие месяцы. Удалось указать не только месторасположение запомнившихся тыловых соединений вермахта, но даже крупные полицейские участки и посты с указанием примерной численности жителей в населённых пунктах. Каждую из карт я исполнил в двух вариантах. Упрощённая и более сложная: с особыми пометками — красными звёздочками я отметил расположенные на территории Польши и Белоруссии сёла, в которых можно было выйти на связь с партизанами, числами указал примерное количество военнослужащих вермахта в гарнизонах и их вооружение по всем крупным городам на всём протяжении маршрута. Сведения, что я указал, были прочно заучены всё на той же легендарной кухне у Сталины Моисеевны, благодаря всеведущей сети и скрупулёзности отчётов немецких военных интендантов. Тогда это казалось немного наивным. Но не сейчас. Никак не сейчас…

Пусть, с одной стороны, кустарщина, но с другой — даже малая часть этих цифр являлась ценнейшей информацией, которую можно было выгодно преподнести советскому командованию при переходе через линию фронта. Тем более что я уверен: большую часть её можно проверить и по другим каналам. Такая «индульгенция» для группы пленных, что пойдёт со мной, не станет лишней. Понятное дело, что к тому моменту меня с ними не будет и многие неясности, и непонятности можно будет списать на «товарища Теличко», загадочного офицера ГРУ, выполнявшего секретное задание. И моя совесть хоть немного будет спокойна за помогающих мне людей. Давать же подобную информацию руководству подполья чревато непредсказуемыми последствиями. Достаточно даже незначительной утечки содержания второго варианта карты — и абвер вместе с гестапо перевернут лагерь вверх дном, в поисках источника. А в процессе замучают и убьют кучу народа. У этих не заржавеет.

Не хотелось бы, чтобы те, кто пойдут со мной, оказались в положении людей из группы Михаила Девятаева, доставивших бесценные секретные сведения о немецком ракетном заводе в Пенемюнде. Несмотря на свой подвиг, те, кому посчастливилось выжить, ещё много лет не могли вернуть к себе доверия со стороны советской власти, как побывавшие в немецком плену.

Уже при зажжённой настольной лампе переключился на написание сводок совинформбюро, решив взять ключевые события лета 1942 года. Руки так и чесались написать больше, например, о грядущих событиях зимы сорок второго — сорок третьего года. Но тогда это было бы уже верхом идиотизма.