Я постарался говорить убедительно.

— Семён Иванович Родин, лагерный номер 14294, белорус. На самом деле ты Самуил Исаакович Родин, 1921 года, еврей, родился в деревне Кричалки, Горецкого района, Могилёвской области, — я продолжал внимательно отслеживать реакцию старшего писаря. Пока всё было ровно, — сын крестьянина. В семье пятеро детей, в шесть лет маленький Самуил пошёл в еврейскую школу хедер, затем в среднюю школу. Делал завидные успехи. Помимо русского и белорусского языков, изучил немецкий язык. Дома все разговаривали на идиш. После восьми классов поступил в педагогическое училище и стал учителем начальной школы. Позже работал учителем немецкого в родных Кричалках. В 1940 году тебя призвали в Красную Армию на советско-польскую границу. Началась война. Под Минском ты и почти 200 бойцов из пехотного батальона попали в окружение. Среди них ты был единственным евреем, но товарищи не выдали тебя немцам. В пересыльном лагере вас держали около десяти дней. В жесточайших условиях содержания многие сослуживцы умерли. Здесь во время регистрации ты впервые назвался Семёном Ивановичем Родиным, белорусом, православным. Благо, знание языка было тебе на руку. Дальше тебя перевели Шталаг 324 в Острув-Мазовецкий, Польша. Там отправляют на тяжёлые сельхозработы, где пленных кормят из тех же корыт, из которых кормят свиней. Наконец, в конце августа сорок первого ты попадаешь сюда, в Шталаг 304 IV в Цайтхайн. Лагерь только формируется и среди военнопленных ведётся активный розыск евреев, коммунистов и командиров, скрывающихся среди пленных. Розыск ведёт гестапо при содействии офицера разведки. Поразительно, но каким-то образом тебе удаётся скрыть своё происхождение и даже обойти данные медосмотра. А дальше Самуилу Родину просто невероятно везёт! Его непосредственный начальник, фельдфебель Вайсман, зная, что он еврей, не только не выдаёт его, но ещё и заботится о том, чтобы никто другой этого не сделал. Очень интересный случай, не находишь? — при этих словах Семён напрягся и непроизвольно поджал ноги коленями к груди, обхватив их руками, — полагаю, для начала разговора хватит. Или мне продолжать?

На этот раз Семён молчал целую минуту. Неплохо держится парень. Без суеты. Можно только представить, что сейчас творится у него в голове!

— Ты…кто? — слегка осипшим голосом произнёс Родин.

— Не волнуйся, я не из гестапо. И не из абвера, — добавил я, расслабленно откинувшись на полоке, продолжая контролировать Семёна.

— Тогда как…э-э-э…откуда? — напряжённо пробормотал Родин.

— Главное разведывательное управление Генерального штаба. Настоящую фамилию и звание тебе знать ни к чему. Как и основную причину моего здесь появления, — я постарался ошеломить, отвлечь потрясённого парня от мелких нестыковок в моём рассказе. Вернее, о слишком подробно описанных деталях его биографии…

По большому счёту я не особенно боялся быть пойманным на враньё. Не та ситуация. В любом случае, информация, которой я владел, била любой контраргумент со стороны не только этого парня, но и других фигурантов подполья. Психологически будет вернее, если именно он, а не я сам, первым преподнесёт информацию об офицере разведки заброшенным с таинственным заданием в лагерь для военнопленных. Чем бессовестнее ложь, тем выше вероятность, что она будет принята. Об этом писал в моей реальности ещё Алоизыч в «Майн Кампф». Помнится, у него дословно по-другому: «Солги только посильней — что-нибудь от твоей лжи да останется.» Конечно, я старался уже через Семёна сыграть на скрытых чувствах большинства подпольщиков. На их неумирающей надежде на то, что Родина их не бросила и обязательно придёт на помощь, в какую бы тяжёлую ситуацию они ни попали. Подленько? Но мне нужны были союзники. Как воздух! Расшевелить! Заинтересовать! Время начинает поджимать…

Семён, услышав мой ответ, открыл рот от удивления, а я ещё раз напомнил себе, что этому пареньку всего-навсего двадцать два года. Пацан ведь ещё совсем. Хотя и битый-перебитый.

— Брешешь! Не может быть! Да ты…провокатор! Сука! Хотя погоди…бред…нет…Вайсман? Нет! Ему-то зачем, после всего? Так сложно…ничего не понимаю… — похоже, парень впервые растерялся. Но я зря переживал за психологическую устойчивость еврейского поселкового учителя.

Минуты не прошло, как Семён, встряхнувшись словно дворовый пёс, и, вылив на голову ковш холодной воды, вернулся на полок, бросив мимолётный взгляд в окошко.

— Как там? Колет? — поинтересовался я.

— Колет, колет… Олег это дело не очень любит. Чурбаков ему ещё надолго хватит. Хм. Остаётся один вопрос: ну и зачем ты мне всё это рассказал, товарищ…

— Называй меня, как и прежде, Пётр Теличко. Ничего не изменилось. Для всех я такой же военнопленный, которого взяли писарем в отдел учёта. А ты мой непосредственный начальник. Точка. А рассказал я тебе для того, чтобы наладить контакт. Ты мне очень нужен для связи с подпольем. У меня есть своё задание и выполнить его без помощи местных товарищей я не смогу.

— Но я не знаю никакого подполья!

— Так, Сёма, договоримся сразу. Врать мне бессмысленно. Про тебя и подполье я знаю. Если ты не понял, то в ГРУ есть подробная информация о лагере, его устройстве и сведения о подполье. И играть в кошки-мышки со мной не советую. Ну!?

— Я и не играю, Петро, просто ты должен понять. Конспирацию никто не отменял. И за её нарушение мы можем поплатиться оба, — лицо Родина выражало крайнюю степень напряжения.

Да, а парня-то серьёзно накрутили. Такой, чтобы не выдать своих, и глупостей от отчаяния натворить может.

— Погоди, Сёма. Не мельтеши. Давай так. Я тебе сейчас кое-что расскажу для доказательства кто я такой есть. А ты сам решишь и с товарищами посоветуешься, идти со мной на контакт. Или нет. Идёт?

— Ну, если так… — пожал плечами старший писарь.

— Тогда слушай внимательно. Группа сопротивления организована совсем недавно. В феврале сорок второго. Во главе группа офицеров и политработников. Назову несколько имён для достоверности, но их настоящие звания, скорее всего, изменены. Кстати, не без твоего участия, Сёма. Так как ты — очень важное звено. Свой человек в администрации. А это: подготовка подложных документов, возможность перенаправления на нужные работы, определение в лазарет, полная замена личности…да что мне тебе объяснять! Итак, руководство: Захар Степанович Добряков, старший политрук, сотрудник дивизионной газеты, сейчас должен быть санитаром в тифозном бараке, Михаил (Моисей) Зиновьевич Темкин, капитан артиллерист, партийная кличка «Зина», герой Гражданской войны, Анатолий Васильевич Тыря, связист, старший лейтенант, Олег Васильевич Никитин, младший лейтенант, лётчик, Мамука Батаевич Кирвава, младший политрук, партийная кличка «Бичо». Хватит? Всего в составе антифашистского сопротивления сейчас около 250 человек.

Не знал, что в натопленной бане можно так бледнеть. Но Семён был явно поражён услышанным гораздо больше, чем своей биографией из моих уст. Я не стал тянуть и посчитал его молчание за согласие помочь.

— Будешь разговаривать с ними, постарайся для начала с кем-то одним. Есть ведь кто-то, кому ты доверяешь больше всех? Нужно, чтобы обо мне знали, как можно меньше людей. И предупреждаю: почую, что вы решили сдать меня немцам, чтобы не подставляться, ликвидирую всё ваше командование, и глазом моргнуть не успеешь. Усёк?