– Куда князь увёз Лесную? – негромко задал он вопрос, и не заметил, как губы Агапии искривились в понимающей всё усмешке.

Несколько долгих мгновений ничего не происходило, а потом в воздухе вдруг стало что-то изменяться. Закружились мельчайшие частицы, образуя вихри и светящиеся потоки, и следом стала вырисовываться прямо в воздухе мрачная картина. Своды, выложенные из камней, какая-то гнетущая тьма и посреди всего этого висела на поднятых вверх руках девушка, прикованная к тёмной каменной стене, по которой стекали капли, прочерчивая мокрые дорожки. Казалось, в воздухе даже слышно, как вода капает на пол. Длинные светлые волосы густой волной свисали со склонённой вниз головы, прикрывая грудь и часть тела. Ноги, были закованы в такие же массивные оковы, как и руки, словно она могла из них вырваться и сбежать. Разорванные в клочья брюки болтались вокруг длинных стройных ног. Она выглядела поломанной куклой, не двигаясь, словно и вовсе не была живой.

Антона насквозь пронзила дикая злость на тех, кто это сделал, а потом сердце затопила жалость от осознания того, что она должно быть там чувствует. Он, воспитанный в другом обществе, не ожидал увидеть девушку в таком месте в столь плачевном состоянии. Он резко развернулся к Агапии.

– Что это? – задыхающимся от негодования голосом спросил у неё.

– Мешок Правды, – ответила Агапия, по её лицу пробегали тени слегка искажая, словно пытаясь видоизменить, – этот ирод засунул её в мешок Правды. И пока она не скажет ему то, что он хочет узнать, так и будет висеть там, хоть до бесконечности, не умирая и не живя.

– Где он? – спросил Антон, сжимая маленькие кулаки.

– Что, так и пойдёшь? – усмехаясь, спросила она, наблюдая за парнем.

– А что? Есть варианты? Можно, конечно, ещё сказать: «по щучьему велению», – разозлился Антон, – или что там ещё у вас говорят?

– У нас так не говорят, – чеканя слова, осадила его Агапия, – и хватит ёрничать. Хочешь помогать – помогай, а нет – без тебя справлюсь, – она отвернулась от него, обиженно бурча что-то под нос и шурша юбкой.

– Агапия, извини! – пробормотал Антон, догоняя её. – Но я никак не могу привыкнуть к этому телу. Я чувствую себя беспомощным.

– Но ведь дело не в теле, Антон, да? Дело ведь в тебе. Ты никак не можешь поверить в себя. А причём здесь тело, если есть голова? Я вот смыла с тебя проклятье, что было наложено на твоего отца, а теперь ты сам должен доказать себе, что чего-то стоишь. Волк ты или щенок? Ты же всю жизнь просто плыл по течению, ну а теперь попробуй-ка, погреби немного против. Вдруг понравится? – она улыбнулась, и это удивительно преобразило её лицо, делая его почти молодым. Мгновение и тени исчезли, возвращая на место прежнюю Агапию. – Пойдём, Антон, будем думать, – она быстро направилась вперёд, а он следом за ней, с горечью понимая, что женщина права.

«А с другой стороны, что я всё время к ней цепляюсь, как будто она в чём-то виновата? Уж кто-кто, а она в моих злоключениях точно ни при чём».

В голове вдруг всплыл образ висящей девушки, и Антон мог бы голову дать на отсечение, но он услышал недовольный рык зверя. «Буянишь? – улыбнулся про себя Антон. – Мне тоже её жалко». Зверь, словно услышал, и снова негромко рыкнул на него.

– Пойдём в сторожку, – позвала его Агапия, когда они вышли из пещеры. – К Тюре теперь всё равно тебе ход заказан, ещё прибьёт со спины.

Антон возмущенно дёрнулся, а потом подумал, что, наверно, она права. Да и к Тюре идти на поклон не хотелось.

– Почему Лешок раньше от Тюри не ушёл? – задал Антон, давно интересующий его вопрос.

– А куда? Его больше к себе бы никто не взял. Дом их сгорел, мать погибла, да и отец фактически тоже. Пса своего он ненавидел, считал проклятием и даже старался его не кормить, а Тюря ему в этом охотно помогал, частенько поколачивая палкой четырёхлапого.

Антону стало жалко своего пса, у которого жизнь, похоже, была тоже не сахар, он уже с ним почти сроднился. «Никакой он не четырёхлапый, – как-то обиженно подумал он, – а милый и хороший пёс, уже не раз помогавший мне».

Она привела его в маленькую, вросшую в землю лесную сторожку, расположенную недалеко от пещеры. Сруб сторожки был ещё крепок, и только слегка покосившаяся от времени крыша указывала, что возраст у строения почтенный. Как ни странно, но внутри хорошо пахло древесиной и свежими еловыми ветками, чьими-то заботливыми руками, принесёнными откуда-то из чащи и воткнутыми в крынку с водой. Антон вопросительно посмотрел на Агапию.

– Да я, это я, – разулыбалась она, – люблю, когда ёлками пахнет.

– Что-то я не видел тут ёлок? – спросил у неё Антон.

– Так тут их и нет, это от подножия гор, там встречаются, мужики давеча приходили, специально для меня принесли. Поживёшь пока тут, а там к холодам что-нибудь придумаем, – Агапия споро вытащила из комода старый тулуп и бросила сверху. – Не надо пока, чтобы нас вместе видели. Языки у людей длинные, болтают, что не попадя. Насчёт Лесной я пока всё обдумаю. Завтра приду, что узнаю, расскажу.

Она ушла, оставив ему сухую краюху хлеба, хранившуюся у неё здесь в схроне. Пообещала завтра с утра что-нибудь принести. Антон сел на старый облезлый комод, подтянул к себе ношенный, как минимум лет сто, тулуп и решил лечь спать. Потом вспомнил про корку и положил её на пол, приготовив своему мохнатому другу. И только после этого зарылся в тулуп.