Лафре и Мирис выбились из сил, блуждая по Гальтингу. Когда они подошли к одной из таверн, девушка устало рухнула на свободный стул и положила голову на стол: «Ни шагу больше не сделаю, пока не передохну». Лафре отодвинул второй стул и тоже присел – отдых не мог помешать и ему. За соседним столом, стоящим к ним вплотную, сидела небольшая компания. На их столике располагались кружки с пивом и большая круглая тарелка с недорогими закусками. Недорогими по меркам Гальтинга, ибо жители остальных земель Амплерикса не могли себе позволить закусывать пиво молодым соленым козьим сыром.

– Тебе-то откуда знать? – со спины до Лафре доносился голос одного из той компании.

– Так я полгода жил в Аджхарапе. Работал на производстве ясеневых лодок. Я и раньше строил обычные лодки у нас, в Саами. Из ясеня строить сложнее, но если наловчиться, то нормально. Заработал немного. Теперь домой. Передохну тут, в Гальтинге, и обратно в Саами, к отцу. Он старый, у него кроме меня никого нет.

– И они прямо в банях это делали? – в голосе собеседника слышался неподдельный интерес.

– Да. Мы с моим как ни придем в бани помыться после работы на доках Аджхарапа, так Шай туда наведывается.

Заслышав имя своего любимого, Лафре насторожился и стал слушать разговор как можно внимательнее. Мирис тоже услышала имя патриция и увидела, что Лафре утратил интерес ко всему происходящему и сосредоточился на разговоре. Она вздохнула, но постаралась, чтобы Лафре этого не заметил. Между тем разговор пьяной компании продолжился:

– В смысле – наведывается?

– Заходит туда по-хозяйски.

– Понятно, что по-хозяйски. Он же мэром ихним был, пока в Гальтинг не вернулся.

– И с ним всегда был один и тот же парень. Все знают, что патриций охоч до мужей. Но ни разу я не видел, чтобы кто-то другой составлял ему в банях компанию. Нет. Всегда один и тот же. Вроде как племянник той бабы, что до патриция правила в Аджхарапе.

– Они прямо в банях кувыркались, что ли? – со смешком произнес кто-то из компании.

– Ну да. Если кто был в банях, то сразу уходили. Но патриций не дожидался, пока все уйдут. Они еще из бассейна не вылезли, а он уже приступает к действию.

– С тем племянником?

– Ну да, говорю же тебе. Я один раз не ушел. Решил понаблюдать. Поучиться искусству любви у самого патриция – оно, понимаешь, дорогого стоит.

– А патриций видел, что ты смотришь?

– А пес его знает. Думаю, патрицию все равно. Он же патриций. Знал бы ты, что он вытворял с тем племянничком прямо на лежаках, какие слова говорил ему. Ух!

– А тот?

– А что тот? Все в Аджхарапе знали, что он любит патриция. С нелюбимым так себя не ведут, нелюбимому не говорят тех слов, что племянник Дейны говорил патрицию, пока тот вколачивал его в лежак.

– Вот ведь повезло идиоту… Лечь с самим патрицием…

– Лечь не раз и не два. И не десять. Каждый вечер, представляешь? Каждый! И это только в банях. Сам видел, как они в обнимку потом шли в опочивальню к патрицию. Там-то, слово даю, скачки продолжались до самого утра. Патриций неуемный.

– Неуемный, а с одним и тем же спал. Если верить слухам, на патриция такая верность не похожа.

– Может, любили друг друга. Мне почем знать.

Мирис смотрела на Лафре. Тот сидел с мрачным лицом. Она видела, как каждое слово, произнесенное разгоряченной пивом компанией, заставляет юношу сжимать зубы так сильно, что лицо его белело от стиснутых челюстей. Лафре встал из-за стола и вышел из таверны. Мирис покорно последовала за ним. Он быстрым шагом шел куда-то в глубь площади, в толпу. Ей едва удалось нагнать его. Мирис схватила его за руку, и Лафре остановился. Он обернулся, и Мирис увидела смятение в его глазах. Сердце девушки дрогнуло от мысли, что ее любимого сковывает боль из-за услышанного. И даже то, что боль та была вызвана вестями о досуге Шая в Аджхарапе, не убила в Мирис желание обнять Лафре и успокоить его.

– Ну чего ты? – тихо спросила она, все еще держа Лафре за руку. – Расстроился?

– А думаешь, не стоило?

– Лафре, я понимаю, что тебе больно. Правда.

– Он влюбился.

– Не обязательно. Ты много мне рассказывал о Шае. И я не уверена, что он вообще способен влюбиться. Он не любил тебя. Не любит и его.

– Да? – со злостью прошипел Лафре. – Почему тогда один и тот же каждый вечер, каждую ночь?