От настоящего отца (о котором узнал лишь несколько лет назад) ему достался мужественный характер и королевская кровь, от матери любовь к родной земле и православная вера, от приёмного отца знание древней греческой философии и странное для моравского леха 23 имя римского бога торговли Меркурий. Отец мечтал, чтобы его первенец стал богатым. Знал ли он, что Меркурий не его сын? Скорее всего, нет. Старый Собеслав был искренен, благороден и прямодушен, он бы не смог ни скрывать столько лет, ни притворяться. Но мать? Но король? Отец? Боже, кого теперь называть отцом? Эта рана затянулась в его душе здесь, на чужбине, что стала родиной… Он просто старался об этом не думать. Хорошо, что уехал оттуда, натворил бы дел со своим характером. И вот теперь он, моравский лех королевской крови, римский воин православной веры, помощник воеводы смоленского князя, Меркурий-Вратислав готовится к битве…

А битва буквально стояла на пороге! Прелагатый 24 донёс вчера князю, да уже не Ростиславу, к которому он тогда нанимался, Ростислав теперь – Великий Князь Киевский… Ныне правит Всеволод (внук Романа Ростиславича) ранее князь псковский, новгородский, теперь смоленский… Так вот, донёс прелагатый, что татары подошли к Долгомостью и остановились в двадцати пяти поприщах 25 от Смоленска… Вечор прибежал парнишка Ждан, посыльный от князя.

Ждан был мальчонка-сирота, жил при младшей дружине княжеской в общей истопке 26 . Откуда пришёл, никто того не ведает, да и не узнать теперь. Было тому лета два назад: худой, нечёсаный, грязный, почти вполз в дружинную истопку, еле живой от голода. Дружинники его пожалели, накормили, так он заполз под лавку и три дня вылезал оттуда только по великой нужде ночью, боялся, что выгонят, а днём, как мышь, точил всё, что ему воины бросали: сухари, ветреное 27 мясо, яблоки… Потом двое парней из младшей дружины выволокли его во двор, отмыли возле коновязи в большом долблёном корыте, из которого пьют кони, там вода-то потеплее, чем в колодце, переодели в кое-как урезанные да подшитые свои порты и рубаху, постригли «под горшок», расчесали, да и оставили у себя… Мальчонка оказался смышлёный, расторопный, весёлый, обжился быстро, только не помнил ничего, кроме имени – Ждан, словно какой-то ужас, как заслонкой, закрыл ему память.

Первое время прятали его от воеводы и князя, да разве шило в мешке утаишь, повинились, да попросили оставить его хоть посыльным, пропадёт ведь… Обещали кормить всем миром. Воевода сперва шибко гневался, грозил всем воям карой, но Меркурий взял Ждана к себе в избу, пока у того гнев утихнет. А уж к тому времени жил он не со всей дружиной, а отдельно, правда, тут же, недалече, на Подоле, и был уже помощником воеводы. Воевода стар, но опытен и в делах сведущ, да город больно велик, хлопот много: тут и заморские купцы на Смядыни, и Варяжская слобода, и торговые концы, и ремесленные, и посады разные… Князь ведал всем, но в мирное время больше управлял мирскими делами, воевода старшей дружиной: младшие воеводы, посадники, тысяцкие – все родовитые княжьи слуги под его началом, а Меркурию поручили младшую дружину. В ней почти треть наёмников: варяги, печенеги, венгры, а он знал языки, хотя все говорили на такой греко-латинско-немецкой смеси, разбавленной местным славянским говором кривичей, что глаголич 28 требовался редко… Так и звали их в народе: молодой воевода и старый воевода.

Смоленск – город большой и укреплён хорошо. Мощная стена идёт от речки Гуриловки до реки Рясны 29 , защищая с трёх сторон, а с четвёртой Славутич 30 , а на Подоле, по берегу реки, караульная изба, да двор малой дружины с конюшнями, погребами, сенными сараями, поварней, где хозяйничали два пожилых дружинника, уже не годные для сражений (они нещадно закармливали Ждана всякими лакомствами). Так и жил с тех пор мальчик между его двором и избой малой дружины.

Так вот, прибежал вечор посыльный от князя: – Велено воеводой звать на княжий совет,– и добавил скороговоркой, – там уже почти вся старшая дружина собралась, тебя кличут. – Что так спешно, на исходе дня? – Вроде как прелагатый воротился, я его чуток видел: мокрый, грязный, трясётся весь, ест не в себя, сказывает, три дня не емши не пимши по болотам хоронился… Князь приказал его в мыльню, да на поварню, а мне вот совет собирать, – важно проговорил Ждан и опять зачастил, – всех уже обежал, все идут, мы последние… Меркурий, проходя мимо оружейной избы, привычно проверил запоры, и поспешил за мальчиком. – А что, дядька Меркурий, за народ такой татары? Откуда они? Чего хотят? – Нет такого народа, вот мы моравы, вы кривичи, есть норманны, а татары, значит просто люди с оружием. Тат по-вашему – вооружённый мужчина, тать – разбойник, татары – просто воины. А ведут этот сброд монголы – это кочевники, они пришлые из неизвестных земель, с края Ойкумены 31 , жестокие, коварные, хуже половцев и печенегов… А чего хотят? Грабить… – Ты же не отдашь им город? – тихо спросил мальчик, и на самом дне его зелёных глаз воин увидел всплеск страха.

Они шли вдоль Славутича по улице Великой. Боковые дорожки для пеших были вымощены во всём городе плахами 32 , плотно и ровно уложенными на землю. Сгнившие плахи менялись, следить за этим назначен специальный мастер из плотницкой артели. Подошли к Пятницкому концу, стали подниматься наверх крутым Васильевским спуском (правда для них он был сейчас Васильевским подъёмом). Поглядывая на мальчонку, Меркурий думал, что и его сыну могло быть примерно столько же. И вдруг так не вовремя всплыло перед ним лицо Мирославы: нежное, белое, тонкое, похожие лики видел он на православных иконах… Сердце ухнуло тяжело и упало куда-то в землю, ноги подкосились, в висках застучало: Вратислав и Мирослава, сокол и горлинка… Ох, не ко времени… Он остановился, тряхнул головой, отогнал видение и заспешил за Жданом (незаметно растирая под плащом острой болью пронзённое сердце) по узкой крутой улице внутри городской стены, поднимающейся от Пятницкого торга на Васильевский холм к терему князя, даже не пытаясь вслушаться в болтовню мальчика. Подожди, Мира, не сейчас…

Прошли мимо громады Васильевского собора 33 , остановились на миг, сняли шапки, перекрестились, заспешили на княжий двор. Возле огромных золоченых богато украшенных ворот, построенных ещё князем Романом, путь преградили два дружинника из охраны, но увидев Меркурия, посторонились: прости, мол, служба, не признали в сумерках… А от терема уже спешил навстречу гридень 34 из охраны князя: собрались, ждут…

Совет заседал недолго: большое татарское войско застряло под Долгомостьем. Из-за оттепели развезло болота, ни конному, ни пешему… Лес там сбоку – чащоба непроходимая, да и не любят монголы леса, не любят и боятся, им бы степь, простор… Есть узкая гать на болоте – Долгий Мост, есть тайные тропинки в лесу, да кто ж чужаку покажет? Но малая часть войска как-то смогла обойти болото лесом, идут к городу, завтра будут здесь. Пусть идут. Эта битва его не беспокоила: стена хорошая, оружия много, воины обучены. Первое время дивился он их выучке… В Священной Римской империи брали приёмами, да оружием, да доспехом; монголы неслись лавой, ярили себя криком и скакали бешено с диким визгом, если страхом да напором не брали, отступали, рассыпавшись по полю, как горох из горсти; а вот русичи шли неторопливо, были спокойны, выносливы и очень сильны. Были, конечно, и у них княжие дружины, хорошо вооружённые и в доспехах, но большинство воинов на рубаху надевали кольчугу, на голову подшлемник из тонкого войлока и шлем, брали в руку деревянный щит, а в другую, что попадётся: есть меч – так меч, нет, так копьё, палицу, рогатину… И спокойно так, не ярясь, двоих, троих, а кто так и пятерых укладывали… На выучке просто валили оземь, а в бою не до шуток, насмерть… Могучий народ, но незлой… И очень обстоятельный…