Всю ночь воин молился; как стал на колени на свой коврик перед образами, так и пришёл в себя утром; что говорил, не помнит, но знает, что просил Бога и Заступницу, покровительницу города, спасти Смоленск, был услышан, и цену ему назвали: его жизнь… И он цену эту принял с радостью и облегчением. Готов. Скоро, Мира, скоро!..

И вот уже другой ночью он стоит у края болота в нескольких сотнях метров от татарского лагеря. Стоит за деревом, всматривается в темноту. Рядом спит его часть отряда, скоро выступать. Пресвятая Богородица, помоги! Сейчас он понимает эту спокойную мощную силу руссов в бою, они защищают своё. Он тоже защищает своё: город, доверившийся ему, свою веру, свою правду, свою любовь… Только покажи им слабину, налетят со всех сторон: немцы, варяги, татары… Неизвестно, что будет дальше в истории, но сегодня его судьба здесь, это его бой… Под самый рассвет, когда туманы плывут над водами, а роса кропит землю, он тихо кивнул Волибору: вперёд! и легко тронул поводья…

А потом была битва! И ломались копья, и тупились мечи, и стрелы летели, как рой бешеных пчёл, и лилась кровь из порубленных вен упругими толчками, и головы бывших воинов катались по полю, как кочаны капусты, попадая под конские копыта… И мёртвые противники, пронзив друг друга мечами, стояли, обнявшись, не в силах упасть… Кто не видел сечи, тот не поймёт её дикого крика внезапной боли, остро-сладкого запаха и невероятной выучки, когда ничего ещё не успел подумать, а рука сама отбила удар, да что рука, сабля сама отбила… Только дикий напор упругой ярости бушует в крови… В нём победа! А желание выжить часто делает из воина труса. Тогда он точно погибнет. В бою важно не выжить, а сделать всё безупречно: отбить, уклониться, развернуться… Не думать…

Но ничего этого не видел Меркурий: словно камень, выпущенный из пращи, нёсся он на своём коне к центру лагеря, туда, где на фоне светлеющего неба высилась самая высокая вежа 46 … Полог откинулся, показалась огромная, как обломок скалы, фигура монгола. Меркурий рванулся навстречу… Вдруг меч его засветился, разбрызгивая снопы искр, доспехи засияли невероятным зеленовато-голубоватым светом, даже боевая попона на коне стала светиться…Монгол осел наземь, сражённый мощным, как молния, ударом. Конь пошёл по вражьему стану упругим галопом, высекая копытами искры из упавших доспехов, Меркурий разил татар направо и налево светящимся мечом, воины его отряда усиливали панику, напав с трёх сторон, но силы были слишком неравные, а монголы, растерявшиеся вначале, были умелыми воинами: сумели собраться. – Господи, помоги, – крикнул Меркурий из последних сил. И вдруг в небе появились светящиеся мужи, небесные молниеносные воины, а среди них лучезарная жена… Это решило исход битвы: с дикими криками татары рассыпались по полю…

Это было последнее, что увидал Меркурий – миг главной в его жизни победы: тяжёлый удар по голове сзади, он склонился на шею коня, и верный боевой товарищ вынес его с поля боя… Оставшиеся в живых воины собрались вместе, погрузили на повозки раненых, поехали к Смоленску. Рядом с Меркурием ехал Волибор с перевязанной рукой. Голова младшего воеводы лежала на шее коня, руки привычно держали поводья, но сознание уплывало. Тело покачивалось в такт конскому шагу, а он видел себя, идущего по большому белому облаку; к нему шла Богородица с лампадой в ладонях, рядом с ней – Мирослава со свечой в руке, он улыбнулся им светло и легко пошёл навстречу…

Город гудел, как вечевой колокол. Пятницкий торг, всегда многолюдный, был переполнен, как во время ярмарки… Пёстрая людская толпа передавала друг другу обрывки вестей со вчерашней битвы. У кого-то сын или муж сражались, кто узнал что от соседа, – всё несли сюда, в острог Пятницкого конца 47 и делились со всеми сполна. Бабий ветер, так называли в народе слухи, всегда дул на Руси во всех направлениях. Самые осведомлённые сошлись в кружок и, перекрикивая друг друга, наслаждались всеобщим вниманием: – Георгий, пономарь наш, видел Матушку-заступницу, она и послала его к Меркурию: пусть, мол, едет, а я помогу… – Да не ваш пономарь, а наш служка с Печерского храму… – Сосед мой сказывал, что наш Меркурий, как коршун налетел на их тёмника, то ли Сабантуя, то ли Бурундуя, а тот огромный, как курган княжеский, а он его мечом в брюхо, а меч, как молния, тот и помер, а потом взял свою кривую саблю и отрубил Меркурию голову… Толпа охнула, а какой-то мальчонка удивлённо уточнил: – Как же он взял эту саблю, ежели помер?

Но от него только отмахнулись, жадно слушая дальше: – Нет, это сын великана убил Меркурия, а тот встал, взял отрубленную голову и пошёл в город, лёг в Успенском соборе, а потом пропал… (мальчик открыл уже рот, чтобы спросить: как же он пошёл с отрубленной-то головой, но смолчал, слушая дальше и забыв закрыть). – И не сын вовсе, а светлый архангел с крылами явился на пути в Смоленск и отрубил ему голову, чтобы забрать в Царствие Божие, так ему было наконовано 48 . А тело его не пропало, спустилась Матерь Божия и погребла его в Соборном холме, и покуда его мощи не обретены, Смоленск не будет разрушен… – Зять мой был в том отряде и слышал, как он перед смертью то ли мира просил, то ли у мира чего: мира всё шептал, мира…

Мимо шёл пожилой монах из Богородичного монастыря, настоятель отец Ефрем, ученик самого Авраамия, лет уж пятнадцать как преставившегося 49 . Посмотрел он на толпу, постоял, послушал, покачал головой, назидательно поднял руку, все смолкли: – И явился он мне в сонном видении нынче ночью и сказал: – Пока храните мои доспехи, сила и благословение Пресвятой Богородицы будут с вами… – чернец помолчал немного и добавил. – Жизнь отдал воевода… за город… и за нас, пойдёмте, братья и сестры, помолимся за новопреставленного раба Божьего Меркурия.

И, перекрестившись на храм Параскевы Пятницы, батюшка размашисто вошёл внутрь. Люди, крестясь, потянулись за ним…

На улице остался только мальчик. Прислонившись к стволу большого дуба, росшего недалеко от входа на торг, запрокинув голову, он зачарованно смотрел на небо… Там, в небесной лазури, шли, взявшись за руки, по холмистому лугу, заросшему редкими деревьями, похожими на свечи, не касаясь травы ногами, статный благородный воин и чудной красоты девушка… Они смотрели друг на друга, и улыбались, и не могли насмотреться… А над ними кружили две красивые птицы: сокол и горлинка…