– Что это такое? – спросила маман.

– Это… подарок от Его Высочества за годы службы в армии.

– Они согласились на досрочную отставку?

– Согласились.

В начале лета баба подался в аспирантуру в несколько университетов в Соединенных Штатах и в конце ноября получил ответ из Университета Алабамы, где учился его двоюродный брат. Когда он рассказал маман, та в полный голос расхохоталась и сказала, что он, должно быть, шутит. Она сказала, что они не могут всерьез принять сорокалетнего мужчину из страны на другом конце планеты. Баба показал ей официальное уведомление о зачислении с рельефной печатью внизу. Неделю спустя баба написал запрос о досрочной отставке в генеральный штаб армии, но никто – даже он сам – не верил, что его удовлетворят.

Маман глубоко вздохнула и замолчала. Солдат отдал честь, и баба отпустил его. После того как он вышел, баба оперся о дверной косяк и уставился на маман. Она подошла к картине и впилась взглядом в кричащую посреди спокойствия пейзажа корону шаха. Она обернулась и сказала:

– Я думала, они ни за что не примут твою отставку в такое сложное время.

Баба кивнул.

– Ну, ситуация для высокопоставленных офицеров опасная. Генерал-майор принимает прошения об отставке от тех, кто хочет уехать из страны.

– Значит, ситуация выходит из-под контроля даже для армии?

Баба ничего не ответил.

Маман запустила пятерню в волосы, с трудом удерживая себя в руках.

– О чем ты думал, когда нес это домой?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не думаешь, что у нас будут проблемы от такого огромного портрета шаха в квартире? В то время, когда большинство иранцев его ненавидят?

– Мы его не ненавидим.

– Ты скоро уедешь из страны. Что я буду с ней делать, когда останусь одна с детьми?

– Нельзя было отказаться, азизам. Я был вынужден принять ее.

Маман больше ничего не сказала. Она поджала губы и вышла из гостевой комнаты – привычка, которой она поддавалась, когда ее раздражал разговор.

После ее ухода баба перевел взгляд на нас. Он заметил, что мы с Мар-Мар стоим за диваном. Он никогда не хотел, чтобы мы расстраивались от их напряженных разговоров. Он подмигнул нам, хлопнул по ногам и сказал:

– Кто хочет забраться?

Мы обе бросились к нему. Он протянул руки и по одной помог нам влезть по его ногам, пока мы не добрались до шеи. Мы играли в игру со шрамом на его шее. Шрам был идеально круглым, безволосым и гладким. Мы пытались дотронуться до его центра, когда добирались до шеи. Он говорил нам, что центр шрама – самое щекотное место, и если нам удавалось его коснуться, он еще долго хихикал. Он прикрывал шрам одной рукой, придерживая нас другой. Мы боролись, пытаясь оторвать его руку и коснуться шрама. Мы всегда побеждали. Он смеялся и в ответ щекотал нас по животам.

Через полчаса мы начали тяжело дышать. Обе раскраснелись, и животы у нас болели от смеха. Мы повалились на пол, пытаясь отдышаться. Баба сел на диван и откинулся на спинку. Пот стекал по линии волос перед ушами. Он обтер лицо рукавами формы. Я начала переваривать новости. Человек, сидящий на диване, мой баба, собирался уехать в Америку.

– Баба, – прошептала я, – ты нас оставишь?

Баба посмотрел на меня и улыбнулся.

– Мы все поедем. Я просто отправлюсь чуть раньше, чтобы подготовить все к вашему приезду.

– Почему маман расстраивается? – спросила я.

– Все будет в порядке. Она сильная женщина. – Он встал с дивана и подошел к картине, изучая шаха и его черную кобылу. – Какую сказку ака-джун рассказал вам вчера?

– Про лошадку! – восторженно закричала Мар-Мар. Она вскочила с пола и бросилась к баба. Не думаю, что она поняла важность и последствия новостей.

– Правда? Про такую? – спросил баба. Мар-Мар встала рядом с ним. Она не доставала ему даже до пояса.

– Да. Эбен. Ака-джун сказал, что лошадку звали Эбен. Принцесса обняла принца за пояс и поехала с ним на лошадке. Ты знал, что у Эбена была за ухом кнопка?

– Зачем? – спросил Баба.

– Мар-Мар, лошадку не звали Эбен, она была вырезана из эбена. Это такое черное дерево, – сказала я. Я встала и тоже подошла к картине.

– Лошадка могла летать, когда принц нажимал на кнопку, – сказала Мар-Мар.

– Правда? – Баба удивленно нахмурился.

Мар-Мар несколько раз кивнула. Ее прямые черные волосы закачались возле лица. Она испытывала триумф, рассказывая баба что-то, чего он не знал. Она закружилась перед портретом от радости, что появилась новая игрушка. Мар-Мар встала на цыпочки и коснулась ушей кобылы, а затем прижала их, надеясь, что что-то случится.

Как и Мар-Мар, меня зачаровала красота картины. Хитрый прищур огромных глаз кобылы приглашал погладить ее гриву. Это был идеальный портрет для сказки, которую ака-джун рассказал нам тем утром. Вороная кобыла была, наверное, той же породы, что и эбеновая лошадка, которую персидский мудрец принес в подарок царю. Хоть я и чувствовала витающую вокруг нас опасность, я понятия не имела, насколько критической становилась ситуация в стране.

Шах Мохаммед Реза смотрел, как мы играем с кобылой. Заточенный в раму, он был лишен власти и силы, чтобы прогнать двух девчонок, теребящих его лошадь. То же происходило снаружи, в реальной жизни. Люди скандировали призывы к его смерти с каждой крыши в стране. Его имя рисовали вверх ногами на каждой улице и переулке, его слава была смыта волнами гнева. Ему не оставалось ничего иного, кроме как слезть с лошади власти и покинуть страну.