Ксанфипп одержал полную победу, потеряв около 800 наемников, видимо, одних только эллинов. Римляне же были разбиты наголову: большинство раздавлено слонами и конницей, около 500 легионеров вместе с консулом Регулом взяты в плен [82] . Лишь нескольким манипулам удалось пробиться в Аспид; всего спаслось таким образом около 2 тыс. римских солдат. Это произошло в 255 г.

Завершая рассказ об этом важном событии первой Пунической войны, Полибий осторожно подчеркивает значение гения военачальника. Дипломатично обращаясь к древнему авторитету, он приводит слова Еврипида о том, что один мудрый ум побеждает множество рук. Так и теперь, продолжает историк, один человек и один лишь его мудрый замысел сокрушили непобедимые ранее войска и вновь подняли государство, пришедшее в упадок [83] .

Сдержанный тон Полибия, который объяснялся его проримской направленностью и стремлением доказать закономерность подчинения Эллады Риму, не должен вводить нас в заблуждение. Где-то в глубине души историк гордился победой эллинского ума. В отношении Полибия к Ксанфиппу проявляется в полной мере ложность положения греческого историка, перешедшего на сторону завоевателей его родины: он не осмеливается описывать подробно деятельность талантливого лакедемонянина, так как в Риме еще живы были воспоминания о длительной борьбе с пунийцами и о понесенных в ней потерях. Позор попавшего в плен консула Марка Атилия Регула был слишком чувствительной раной для римской гордости, поэтому Полибий старается поменьше говорить о личности доблестного эллина, противника Рима.

Упомянутый военный эпизод интересен тем, что наглядно демонстрирует столкновение двух военных школ — греческой и римской, столкновение, завершившееся победой эллинской стратегии. Это хорошо поняли сами римляне — недаром именно имя лакедемонского военачальника Ксанфиппа сохранилось в римской исторической традиции.

Рассказ Полибия позволяет понять, в сколь сложной обстановке разворачивалась в дальнейшем деятельность Ксанфиппа в Африке. Победа над римлянами, вызвавшая всеобщее ликование в Карфагене, имела результатом примирение групп, соперничавших в правительстве пунийцев. Дошедшая до Полибия традиция гласит, что в городе между партиями установилось согласие (Polyb., I, 36, 1). Можно думать, что забота о спасении родины заставила более консервативные круги совета старейшин пойти навстречу тем, кто настаивал на передаче командования карфагенским войском Ксанфиппу. С точки зрения господствовавших кругов всеобщий подъем можно было использовать для внутренней консолидации, а с другой стороны — для ослабления оппозиции в среде широких народных масс. Ведь в рассказе Полибия несколько раз упоминается народ — ?? ??????, o?l ??????, следовательно, настроение масс оказывало определенное воздействие на правящие круги Карфагена. Уж кто-кто, а Полибий знал силу народных волнений, и если он упоминает о народе неоднократно, то значит, данный фактор был весьма ощутим, особенно в трудную пору войны. Победоносный грек в этих условиях должен был остро чувствовать свою отчужденность. Действительно, античная традиция сохранила две версии о том, как горько пришлось Ксанфиппу в спасенном им Карфагене.

Одна, сохраненная Полибием (I, 36), повествует, что Ксанфипп спустя немного времени после победы над Регулом отплыл из Карфагена. Полибий положительно оценивает этот шаг спартанского военачальника, называя его мудрым и верным, так как чужеземцу очень трудно преодолеть зависть и вражду.

Существовал более пространный рассказ о злоключениях Ксанфиппа, который изложил Диодор в не сохранившейся главе 30-й книги, как сообщает Иоанн Цец [84] . О том же есть сообщение и Аппиана [85] . Это предание повествует, что карфагеняне пытались отправить Ксанфиппа домой на ветхом корабле, который должен был затонуть в море, но Ксанфипп пересел на другое судно и тем самым избежал смерти.

Поскольку Диодор, как сицилиец, хорошо знал историческую традицию, связанную с переходом Сицилии из-под власти Карфагена к римлянам, следует думать, что в этом рассказе содержится много истины. Да и Полибий также знает о второй версии [86] . Других данных о судьбе Ксанфиппа пока нет. Оценивая его роль в войне между Карфагеном и Римом, не следует ограничиваться лишь признанием самого факта его победы. Примененный Ксанфиппом маневр с элефантерией произвел столь сильное впечатление на римлян, что они несколько летне решались приближаться к карфагенским слонам [87] .

Греческие полководцы, находившиеся на службе у эллинистических монархов, также довольно часто подвергались опасности не только на поле битвы, но из-за придворных интриг. Назовем этолийского стратега Феодота, который служил сначала Птолемею IV Филопатору (222—205). Судя по рассказу Полибия (V, 40), Феодот играл важную роль при захвате Келесирии египетскими войсками. Однако Птолемей не только не отблагодарил своего военачальника, но, вызвав к себе, едва не казнил его: видимо, только так можно понять слова Полибия о том, что Феодот едва не поплатился жизнью в Александрии. Естественно, что уцелевший каким-то образом этолянин поспешил уйти от вероломного Птолемея IV. Феодот вступил в тайные переговоры с врагом египетского царя Антиохом III Великим (223—187), передал ему Келесирию и открыто перешел на селевкидскую службу.

Оба приведенных примера показывают, сколь значительны были профессиональные трудности, с которыми сталкивалась греческая военная интеллигенция на чужбине. Власть диадохов и эпигонов покоилась на силе оружия, и нередко эти монархи испытывали страх перед своими талантливыми военачальниками, обязанными им только получаемым жалованьем. Такие опасения возникали в связи с частыми в эллинистическое время военными авантюрами командиров наемных войск [88] .

Можно, однако, привести примеры и более благополучной судьбы греческих военных специалистов, служивших в чужих краях.

Интересна история Хагемонида, сына Зефира, уроженца г. Димы (Ахайя). Этот выдающийся военный деятель служил у двух селевкидских монархов — у Антиоха IV Эпифана (175—164), затем у его младшего брата Антиоха V Евпатора (164—162). По-видимому, приглашенный из Греции Хагемонид был одним из ревностных помощников Антиоха IV Эпифана в его политике эллинизации монархии Селевкидов [89] .

Хагемонид занимал высокий пост стратега территории от Птолемаиды до земель Герренов, и как таковой он упомянут при изложении договора 162 г. во II книге Маккавеев [90] . Деятельность Хагемонида не ограничивалась одними военными задачами, в его компетенцию входили дела полисов, находившихся на подведомственной ему территории. Некоторые города, видимо, извлекали значительные выгоды от покровительства стратега. На это указывает то, что одна из сирийских Лаодикей почтила Хагемонида статуей с надписью, в которой отмечались его добродетель и благорасположение к полису [91] .