Имеющиеся источники позволяют лучше всего представить реакцию на эти события в среде афинской интеллигенции [59] .

В 337/6 г., всего лишь два года спустя после битвы при Херонее, афинские правоведы добились принятия комиссией номофетов специального закона, который карал смертной казнью всякую попытку установить тиранию или уничтожить демократию в Афинах. Этот же закон запрещал членам булэ в случае гибели демократического строя подниматься на Ареопаг или собираться в синедрион или решать какие-либо государственные дела. Нарушивший закон советник (а также его потомки) подвергался лишению гражданских прав, имущество нарушителя закона подлежало конфискации [60] . Этот великолепно сохранившийся государственный акт показывает, что демократическая мысль Афин быстро уловила опасность, которую таили замыслы политиканов, стремившихся к низвержению демократии, а также соглашательская позиция многих членов Ареопага. Активная борьба против демагогических уловок македонских монархов развернулась в полную силу. Уже в 335 г. автор Псевдо-Демосфеновой (XVII) речи «О договоре с Александром», анализируя действия царя и его уполномоченных, с полной очевидностью доказывал афинянам враждебность македонской политики по отношению к эллинам. Можно только удивляться той проницательности, какую проявили идеологи антимакедонской партии, подчеркивая принципиальную несовместимость идеи полисного государства с македонским владычеством [61] . Несомненно, здесь сказалась давняя богатая практика политической борьбы демократии и аристократии в Афинах. Опытные государственные деятели хорошо разбирались в сложной ситуации.

И хотя молодой царь стремился получить официальное согласие самих греков — в Пилах он убедил синедрион амфиктионов вынести общее решение о вручении ему гегемонии над эллинами (Diod., XVII, 4, 2), — это была лишь внешняя уступка формам государственной жизни Эллады. На деле ? ??? ??????? ????????, переданная македонскому царю, означала поражение республиканской формы правления и подчинение ее монархической власти. Монархия в лице Александра получила особенно искусного защитника: прекрасно зная греческое государственное право и сложные вопросы межполисной политики, этот воспитанник Аристотеля использовал многие институты полисной жизни для укрепления своего господства в Элладе [62] .

Можно полагать, что в каждом полисе проблемы взаимоотношений с Македонией волновали широкие слои населения, причем интеллигенция участвовала в дискуссиях самым активным образом.

Вмешательство персидской дипломатии должно было усилить накал политической борьбы. Послы Дария III, воцарившегося в 336 г., поддерживали антимакедонское движение греков не только речами, но и деньгами: 300 талантов были переданы в Афины [63] , какие-то суммы приняли Спарта и, по-видимому, Фивы [64] . Однако маневры Персии не могли иметь очень большого значения [65] , так как события нарастали с молниеносной быстротой. Восстание фивян летом 335 г., взятие города Александром осенью 335 г. и последующее свирепое наказание восставших ясно показали Элладе, что такое македонская гегемония. Немного позднее, в 331 г., выдающийся государственный и культурный деятель афинянин Ликург, сын Ликофрона, в своей речи против Леократа кратко и метко охарактеризовал судьбу Греции. Говоря о погребении воинов, павших в битве при Херонее, он сказал, что вместе с их телами была погребена и свобода всех других эллинов (Adv. Leocr., 154, 50).

Печальная участь фиванцев [66] позволяет предполагать, что противники Македонии во многих полисах подверглись преследованиям. В первую очередь это были наиболее известные государственные деятели и ораторы. Как сообщают многие авторы, Александр письменно потребовал от Афин выдачи ему Демосфена, Ликурга, Гиперида, Полиевкта, Харета, Харидема, Эфиальта, Диотима и Мироклея [67] . Этот перечень показывает, что македонский царь хорошо знал лидеров враждебной ему интеллигенции и придавал большое значение их деятельности в Афинах. По-видимому, это требование царя вызвало нежелательную для Македонии реакцию среди широких кругов демоса. Даже такой активный защитник македонских интересов, как Демад, выступил перед царем в защиту своих соотечественников. Александр смягчился и удовольствовался изгнанием одного лишь Харидема [68] , который отправился прямо в Персию к Дарию III.

Это решение молодого царя полностью соответствует той линии поведения, которую он проявил в Фивах: из уважения к памяти Пиндара при расправе с восставшим городом дом поэта был сохранен, а его потомкам дарована пощада [69] . В этих политических акциях Александра нужно видеть не только восхищение греческой культурой, но и определенное стремление привлечь образованное эллинство на свою сторону. Иными словами, позиция греческой интеллигенции в глазах Александра была важным фактором в идеологическом завоевании Эллады.

События последующих 13 лет показали внушительную силу антимакедонской партии в Афинах, возглавлявшейся такими умами, как Демосфен, Гиперид, Аристоник, Гимерий и некоторые другие. Недаром Антипатр после победы над союзом эллинов при Кранноне в 322 г. двинулся со всеми силами на афинян. И хотя, по выражению источника Диодора, македонский стратег относился к этому полису благожелательно, продиктованные им условия отличались исключительной суровостью: отказ от демократии (право гражданства оставлялось лишь тем, кто имел имущества не меньше, чем на 2000 драхм), отправка «желающих» неимущих афинян катойками во Фракию (таких изгнанников было более 12 тысяч), введение македонского гарнизона в крепость Мунихия (холм к востоку от Пирея), отдача Самоса и казнь названных выше ораторов [70] . В тогдашней ситуации деятельность этих ярких идеологов антимакедонской интеллигенции представлялась Антипатру столь же опасной, как и существование демократического строя в Афинах.

Гибель Демосфена и других афинских политических деятелей нашла яркое отражение в исторической традиции [71] . Можно лишь предполагать, что в каждом полисе происходили сходные явления, пусть в гораздо меньших масштабах, но также затрагивавшие наиболее активных общественных деятелей. Возможно, что физическое уничтожение противников македонского владычества имело место не столь часто [72] . Но даже принудительный выезд из родного города, несомненно, широко применявшийся всеми завоевателями в III—II вв., должен был нанести огромный материальный и моральный ущерб многим представителям греческой интеллигенции. Указанные обстоятельства имели следствием сокращение общей численности людей интеллектуального труда.

Не одни только военно-политические причины вызывали «утечку умов» из эллинистической Греции. После того как более или менее определились границы владений диадохов и начался процесс внутренней консолидации эллинистических монархий, каждому из этих государств понадобилось большое число образованных специалистов самого различного профиля. Единственной страной, в которой имелись такие кадры и где была разработана продуманная система подготовки профессионалов различных категорий, была Эллада. Поэтому время между 281 и 221 гг., названное М. И. Ростовцевым периодом равновесия сил [73] , было для Греции не только временем многочисленных войн, внешних и внутренних, но и эпохой массового выезда эллинов на службу к царям соседних стран. Как справедливо отметил М. И. Ростовцев, большинство эмигрантов на Восток, в Египет или в азиатские страны эллинистического мира были профессионалами, образованными специалистами, знатоками какого-либо дела. Именно на таких людей был спрос в восточных монархиях, так как их труд в значительной мере обеспечивал благосостояние и усиливал политическую роль этих монархий [74] . Действительно, их государственный аппарат был создан греками; эллины выступали в качестве руководителей в армии, флоте [75] , военном и гражданском строительстве. Детально рассмотревший вопрос о труде греческих интеллигентов в эллинистических монархиях ?. И. Ростовцев отмечает замечательные успехи греческих интеллигентов в чужих странах. Например, реконструкцию и трансформацию государственного аппарата, особенно в птолемеевском Египте, он считает «одним из наиболее удивительных достижений греческого гения», свидетельствующим о его гибкости и приспособляемости [76] . Этому способствовало то, что этот ум опирался на давнюю богатую практику полисной государственности, являвшейся по самим своим принципам гораздо более тонкой и сложной системой, чем государственность эллинистических монархий. Полис, основанный на законе, помог конструированию монархий, основанных на завоевании. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что столь обширный выезд людей умственного труда должен был нанести урон, и значительный, интеллектуальной жизни самой Эллады. Потерявшая многих квалифицированных специалистов, уезжавших в расцвете творческих сил [77] , страна, несомненно, испытывала какие-то отрицательные последствия этого процесса. К сожалению, исследователи обычно этим явлениям не уделяют должного внимания: яркая картина культурного расцвета крупных эллинистических царств затмевает более скромную интеллектуальную деятельность самой Эллады.