Так, по крайней мере, объяснил ей смысл изображений медведь — командир патруля. Пришлось поверить ему на слово, потому что каждый выступ и карниз этого резного фасада был занят бакланами и поморниками, а другие кружили над головой, беспрерывно крича, и все здание было заляпано их грязно-белым пометом.

Но медведи как будто не замечали этого безобразия, они провели ее под огромной аркой на обледенелый двор, тоже загаженный птицами. Там были высокие ступени, ворота, и на каждом шагу медведи в броне останавливали вошедших и спрашивали пароль. Броня у них была полированная и блестящая, у всех — перья на шлемах. Лира невольно сравнивала каждого с Йореком Бирнисоном, и всякий раз сравнение было в его пользу: он был мощнее, грациознее, и броня его была настоящей броней, цвета ржавчины, в пятнах засохшей крови, с боевыми вмятинами и щербинами, не нарядная и разукрашенная, как у этих.

Когда они вошли, на Лиру пахнуло теплом — и кое-чем еще. Запах во дворце Йофура стоял отвратительный: прогорклого тюленьего жира, навоза, крови, всяких отбросов. Лира откинула капюшон, но не могла с собой справиться и все время морщила нос. Она надеялась, что выражение человеческого лица медведям непонятно. Через каждые несколько шагов на стенах были кронштейны с жировыми светильниками; при их неверном свете трудно было понять, куда ее ведут.

Наконец остановились перед тяжелой железной дверью. Медведь-часовой отодвинул массивный засов, а командир патруля внезапно толкнул Лиру головой, и она кубарем влетела в дверь. Раньше чем она успела встать на ноги, дверь у нее за спиной захлопнулась. Здесь было совсем темно, но Пантелеймон превратился в светляка, и Лира смогла оглядеться. Они находились в узкой камере с запотевшими стенами, из мебели здесь была только каменная скамья. В самом дальнем углу лежала куча тряпья, которую она приняла за постель, и больше ничего не было видно.

Лира села, Пантелеймон опустился ей на плечо, и она нащупала в одежде алетиометр.

— Ему сильно досталось, Пан, — прошептала она. — Надеюсь, он еще работает.

Пантелеймон подлетел к ее руке и уселся там, чтобы осветить шкалу. Лира сосредоточилась: с одной стороны, ей казалось удивительным, что, находясь в такой опасности, она способна привести себя в состояние покоя, необходимое для общения с алетиометром; с другой стороны, это настолько стало ее частью, что самые сложные вопросы раскладывались по нужным символам так же естественно, как двигались ее руки и ноги: она о них почти не думала.

Она поставила стрелки и задала вопрос: «Где Йорек?»

Ответ пришел немедленно: «На расстоянии дневного перехода, его отнесло туда на шаре после аварии; но он спешит сюда».

«А Роджер?»

«С Йореком».

«Что сделает Йорек?»

«Он намерен ворваться во дворец и вытащить тебя, вопреки всем трудностям».

Она отложила алетиометр; на душе у нее стало еще тревожнее.

— Они же ему не позволят, — сказала она. — Их тут слишком много. Жаль, что я не ведьма, Пан, тогда бы ты мог улететь, найти его, все сказать, и мы составили бы правильный план…

И тут она испугалась до полусмерти. В темноте, совсем близко от нее, раздался мужской голос:

— Кто ты?

Она вскрикнула и подскочила. Пантелеймон сделался летучей мышью, запищал, стал летать вокруг ее головы, а она попятилась к стене.

— А? А? — произнес тот же голос. — Кто это? Говори! Говори!

— Стань опять светляком, Пан, — сказала она дрожащим голосом. — Но не подлетай близко.

Мерцающая световая точка заплясала в воздухе и подлетела к голове говорящего. Оказалось, это вовсе не куча тряпья: это был прикованный к стене седобородый человек со спутанными волосами до плеч; в глазах его отражался мерцающий свет Пантелеймона. Его деймон, усталого вида змея, лежал у него на коленях и время от времени выбрасывал язычок, когда Пантелеймон подлетал слишком близко.

— Как вас зовут? — спросила она.

— Джотам Сантелиа, — ответил он. — Я Почетный Профессор Космологии в Университете Глостера. А ты кто?

— Лира Белаква. За что вас посадили в тюрьму?

— Злоба и зависть… Откуда ты? А?

— Из Иордан-колледжа.

— Что? Из Оксфорда?

— Да.

— Этот негодяй Трелони еще там? А?

— Пальмеровский Профессор? Да, — сказала она.

— Черт возьми, неужели? Его давно полагалось отправить в отставку. Двуличный плагиатор! Шут гороховый!

Лира издала неопределенный звук.

— Опубликовал уже свою статью о гамма-фотонах? — спросил профессор, сунувшись лицом к Лире.

Она отодвинулась.

— Не знаю, — сказала она, а потом по привычке стала выдумывать: — Нет. Теперь вспомнила. Он сказал, что должен еще проверить некоторые цифры. И… еще сказал, что собирается писать о Пыли. Вот.

— Вор! Подлец! Мерзавец! Мошенник! — закричал старик и так затрясся, что Лира испугалась: не припадок ли у него? Его деймон сонно сполз с его колен, а Профессор колотил себя кулаками по щиколоткам и брызгал слюной.

— Да, — сказала Лира, — я всегда думала, что он вор. И мошенник, и прочее.

Как ни странно было появление в его камере замызганной девочки, знавшей того самого человека, который стал для него наваждением, Почетный Профессор ни на секунду об этом не задумался. Бедный старик был безумен — и ничего удивительного, — но он мог располагать какими-то сведениями, полезными для Лиры.

Она села неподалеку от него — с таким расчетом, чтобы он не мог до нее дотронуться, но достаточно близко, чтобы видеть его при слабеньком свете, исходившем от Пантелеймона.