Я резко замолкаю, потому что так громко кричу, что сводит голосовые связки. В горле начинает першить.

Я все-таки сорвалась.

Варя молчит.

— Прости, я не должна была так кричать, — прижимаю холодную ладонь ко лбу. — Варюш, мне сейчас сложно, а ты ведь уже девочка взрослая.

— Я хочу сегодня к папе, — голос у Вари бесцветный, — и Алинке.

— Что? — сипло спрашиваю я. Мне словно дали резкую и пощечину. Замираю. — Зачем?

Вот и вторая дочь решила сбежать от истеричной матери?

— Ты же говорила, что я могу видеться с папой, — бесцветно шепчет Варя. — Приезжать в гости. Ночевать. И даже жить.

Наблюдаю на крыльце, как Роман пытается забрать у Вари сумку с вещами. Она дергается от него в сторону, затем следует долгий зрительный контакт, после которого Варя все же отдает сумку отцу.

Почти швыряет.

Тот вздыхает и торопливо обходит машину. Перед тем как открыть багажник, он задерживает на мне острый и внимательный взгляд.

Это взгляд не о тоске или сожалении. Он вообще не об эмоциях.

Это изучающий и сканирующий взгляд.

Роман сейчас оценивает, насколько я в себе. Ему пришлось со мной научиться выискивать и замечать во мне тень, которая может меня сожрать.

Я поэтому и вышла, чтобы показать ему, что я держусь. Если бы я поступила, как мне хотелось, а именно вытурить Варю из квартиры, а самой запереться в комнате, то думаю для Романа это стало звоночком.

В прошлый раз я тонуть начала именно с момента, когда молча заперлась в комнате, и Роману пришлось выломать дверь.

Со мной в порядке, милый.

Насколько это возможно для женщины после развода.

Варя прячется в салоне машины.

Роман ведь мог прислать за ней водителя. Хотя нет. Не мог. Сейчас ему важно показать, что он сорвется в любой момент и самолично прикатит за любимой доченькой.

Я должна отпустить дочерей без обид и ревности. И без обвинений, что они бросили меня и что они меня не любят.

Я — мама. Меня нельзя бросить, и я у них всегда буду. Даже тогда, когда они делают выбор не в мою пользу и когда делают больно.

Я буду всегда.

А вот с папой у них большие сомнения. Надрывная привязанность требует с их стороны контроля за отцом, которого можно потерять, ведь там на стороне будет третий ребенок.

Варя и Алина боятся, что ребенок от Наташи заменит их, если они его оттолкнут. Папа уйдет с головой в заботы о братике или сестричке, и ему будет не до истеричных старших дочерей.

Ими движет страх.

Я должна это понять и принять, а не уходить в обвинения, ревность и злость, но как это тяжело.

Роман прерывает наш зрительный контакт и закидывает в багажник сумку Вари, но не торопится захлопывать багажник.

Я могу сейчас уйти?

Я же передала Варю ему в руки и показала себя, что все еще стою на ногах и функционирую.

Ну да, бледная. Да, глаза опухшие от слез, но под одеялом не спряталась и не отключилась от реальности.

Я проживаю развод.

Проживаю все эмоции, и не отказываюсь от них.

Разворачиваюсь и шагаю к входной двери подъезда. Не думаю, что надо с Романом словами прощаться.

Может, чуть позже я смогу держаться отстраненной вежливости, но не сейчас.

Прикладываю магнитный ключ к панели домофона, раздается писк, и я тяну дверь за холодную ручку.

— Мама, блин! — лети в спину возмущенный голос Алинки. — А меня подождать?

Я недоуменно оглядываюсь.

Из машины выглядывает Алина:

— Дай минуту!

И опять прячется в машину.

Роман привез Алину? Перевожу на него взгляд, а он вытаскивает из багажника желтый рюкзак Алинки и какую-то коробку в белом полупрозрачном пакете.

И шагает к крыльцу.

Рожа — невозмутимая.

— Ты Алину привез? — спрашиваю я, когда он подходит к ступеням.

— Как видишь, — поднимается на несколько ступенек. Смотрит на меня и хмыкает. — Одна радость. Поделки из листочков, палочек, шишек и всякого другого дерьма на тебе.

Вот он уже на крыльце. Протягивает рюкзак, а я, как бы сказала Варя, жестко туплю. Я не ждала Алинку.

— Или мне самому занести? — предлагает Роман и немного прищуривается.

— Нет, — я нервно и несдержанно выхватываю рюкзак, и наши ладони все же соприкасаются мизинцами.