Вот это актриса.

Я приподнимаю брови, вслушиваясь в старческие охи и ахи.

— Муж у тебя изверг…

— Бывший муж…

Замолкает на пару секунд, переваривая информацию, и, наверное, решает, что я теперь не враг, а союзник, которого можно взять на жалость:

— Ой, не нужны нам проблемы… не нужны… Поубивает же, поубивает, и ведь никто не поможет… Кто ж против него пойдет?

Сбрасываю звонок и откладываю телефон. Противно и липко.

— Ну, что там, мам?

— Я сама, — Варька вырывает из моих рук сумку, которую я достаю из багажника. — Козел.

Замирает на несколько секунд и зло щурится на меня. Видимо, ожидает в ответ тоже какую-нибудь грубость.

— Так-то не поспоришь, — соглашаюсь и закрываю багажник мягким движением руки. — Козел, да.

Может, я должен на провокацию дочери испытать гнев, но я что-то опустошен. Бракоразводный процесс завершился, я получил на руки свидетельство о расторжении брака и, если честно, то я хочу просто нажраться.

До невменяемости и струек слюны изо рта. До неразборчивого мычания, в котором бы я неуклюже перевернулся на другой бок и забылся пьяным сном.

Но я все еще — отец.

Больше не муж, но все еще папа, который не теряет надежды, что ему удастся каким-то невероятным образом наладить отношения с дочерьми.

А это под силу только волшебнику, который взмахнет волшебной палочкой и сотрет им память. Без магии тут не обойтись.

— Бесишь, — Варя в ярости всматривается в мои глаза. — Ненавижу.

— Ты уже это говорила.

— И еще раз скажу.

— Хорошо.

Я вспоминаю ее детские истерики, и как она кусалась, когда я пытался вытереть ее сопливый нос.

И как она смеялась, когда я с наигранным испугом ойкал и прижимал руку к груди.

Я называл ее акуленком.

И даже вязаная акулья шапка была. Смешная такая.

Только вот мой акуленок вырос, и уже я укусил его. Да что там укусил. Вырвал кусок плоти и сожрал, как настоящая акула.

Кривится и раздраженным броском возвращает мне дорожную сумку.

— Идем, — разворачиваюсь и шагаю к крыльцу жилого комплекса, из которого я скоро перееду. — Мы же можем и целые сутки в гляделки играть. И ты, конечно, выиграешь.

— Ненавижу твои тупые шутки, — следует за мной, специально шаркая ногами.

— Не шаркай.

— Отвали.

— Войдет в привычку, Варь, — стараюсь говорить спокойно, — и будешь потом всегда подволакивать ноги, как старушка.

Что-то бурчит в ответ, но шаркать перестает, но теперь щелкает суставами.

— Варь.

— Да чо ты пристал-то?!

Но я прекрасно знаю, что она щелкает пальцами, чтобы привлечь к себе внимание. С этой же целью она и шаркала ногами.

Напоминает о себе, что она рядом, будто отвернувшись я забуду о ней.

— Будешь много щелкать суставами, то со временем деформируются суставные сумки, — а если бы сейчас валялся пьяный на диване, то мне не надо было проводить воспитательные беседы с обиженным подростком, — пойдет воспаление, разрушение суставов.

— Ну и что?! — рявкает Варя.

Я резко к ней разворачиваюсь, и она чуть в меня не врезается. В глазах вспыхивает испуг, и она отспуает от меня, как от дикого зверя.

— Варь, ты ничего этим никому не докажешь, — всматриваюсь в ее глаза. — Не надо вредить себе и наказывать меня этим. Тебе жить еще долгую жизнь, а больные пальцы с опухшими суставами подпортят тебе ее.

— Ну и ладно, — глядя мне в глаза он громко хрустит суставом большого пальца.

Упрямый акуленок.

— Ладно, — опускаю сумку на тротуар и делаю шаг к Варе.

Она напрягается. Наверное, взгляда моего пугается, потому что я сам в свое отражение лишний раз не смотрю.

— Ударь меня, — вздыхаю я и развожу руки в стороны. — Давай.

— Что?

— Ты же на меня злишься, — я не отвожу взгляда, — и я тебе сделал больно. Ударь.

Бабка на лавке у соседнего подъезда заинтересованно наблюдает за нами. Аж не моргает.

Похуй на эту старую мымру.

— Пошел ты! — Варя кривится, проходит мимо, но все же его под вспышкой гнева разворачивает ко мне.