Она толкает меня в грудь:

— Козел!

Опять толкает:

— Ненавижу!

Бабка округляет глаза, когда Варя сжимает кулак и бьет меня по лицу.

Удар слабый, девичий и неумелый. Варя сама это понимает, поэтому с рыком бессилия отступает.

— Что за дети пошли, — охает бабка.

— Заткнулась, блять! — гаркаю на нее. — Тебя не спрашивали! — а затем вновь смотрю на Варю. — У меня есть предложение, Варюш, записать тебя на какие-нибудь единоборства, чтобы ты могла навалять папке. М?

— Пошел ты, — отвечает неуверенно, но я вижу по ее глазам, что ей идея нравится. Тихо добавляет. — Козлина. Еще на бабку разорался.

— Некоторые бабки сами напрашиваются.

Варя молчит и накидывает на голову капюшон.

— Все? Мы можем идти? — сдержанно уточняю я.

У нее дергается верхняя губа.

— Я тебе однажды наваляю.

— Будет за что, — надеюсь, мне хватит отцовского смирения и терпения. — Но чтобы кому-то навалять, этому сначала надо научиться. И это будет полезный навык для девочки.

Чуток медлит и торопливо шагает к крыльцу, а я, подхватив сумку, ровным шагом следую за ней.

Бабка на лавке готова сжечь меня взглядом, но боится даже пикнуть. Старые люди тоже могут быть мерзкими и трусливыми, когда оскалишься на них.

А я сейчас скалюсь на всех. Лишь с дочерьми стараюсь держать в руках, потому что есть надежда, что я их окончательно не потерял.

Их мать потерял.

— Я знаю, — тихо говорит Варя, и мне приходится напрячь слух, — знаю, — останавливается у лестницы и сжимает кулаки, — что ты предлагал маме носить накладной живот.

— Почему ты молчишь?

Я молчал всю дорогу от крыльца до квартиры.

Без слов прошел в комнату, которую я готовил для дочерей и кинул сумку на одну из двух кровать.

— Располагайся, — короткой говорю я Варе. — Через минут пятнадцать сядем ужинать.

— Папа.

Я останавливаюсь в коридоре.

Что я могу сказать дочери?

Что я злюсь?

Что я чувствую разочарование в Лере, которая не должна была посвящать наших дочек в подробности нашего непростого разговора.

Да, не должна была.

Этот разговор был только между нами, как между супругами, а она втянула в него и Варю.

Да, она обижена, и Варя могла саму ее вывести на крики, в которых она ляпнула про накладной живот, но это никак меня не успокаивает.

— Папа…

— Я не считаю, что ты должна была знать про накладной живот, — разворачиваюсь к Варе и понимаю, что она не разулась, и за ней тянутся грязные следы.

И она сделала это специально.

Она знает, что надо разуваться. Я ее лично этому учил и говорил, что надо уважать чистоту.

— Иди разуйся, пожалуйста, — медленно проговариваю я. — И вытри за собой грязь, Варюш. Тряпку и ведро найдешь в кладовке. Она тут.

Шагаю мимо Вари, которая с вызывающим прищуром провожает меня.

— Варя, вот тут кладовка, — выхожу из коридора и указываю на белую дверь. — Там ведро и тряпка.

Я прекрасно знаю, что она проигнорирует мою просьбу и натопчет еще больше следов. Она хочет вывести меня из себя до криков и до того, что я в бессилии перед ее подростковым бунтом сдам позиции и отправлю к матери.

Откажусь от нее.

Докажу, что она была права.

— Это была тупая идея с накладным животом, — заявляет Варя, когда я прохожу мимо нее и направляю неторопливым шагом в свою комнату. — Ты капец тупой.

— А ты не в силах придумать оскорбление повитиеватее, м? — оглядываюсь. — Чтобы быть поумнее отца? Или ты все же умом в меня пошла?

Да, я потерял перед ней авторитет, но она тут. Пусть и с целью контролировать меня. Я все еще нужен ей, несмотря на грязные следы на полу и ругань.

Она пошла за мной, и я должен сейчас отплатить ей терпением.

— Интеллект передается от матери, — едко парирует она. — Не от отца.

Одобрительно хмыкаю.

— Как и то, что рождаются девочки, — шипит она, как разъяренная песчаная змейка. — Ясно? Это от мужика зависит пол ребенка.

Выдыхаю.

Может, все-таки эту идею фикс о мальчике в головы моих дочерей вложила именно Лера?

Поскрипываю зубами.

Меня дико бесит, что мне приходиться оправдываться за то, к чему я, блять, не имею никакого отношения.