Но неужели я буду так и стоять на парковке и дышать морозным воздухом, в который вплелся терпкий табачный дым?

— Меня к ней не пустят? — спрашиваю я.

Жует губы и задумчиво скребет кадык:

— Гром не запрещал пускать вас к ней… Потому что, наверное, не думал, что вы приедите. По-хорошему, надо ему позвонить и спросить.

— Нет, не надо.

Я хочу понять Наташу, как женщину.

Роды Алины провернули мои мозги в фарш, и я не была сама собой. Может, и у Наташи на фоне стресса поехала кукушка, а Рома на волне ярости и ненависти убьет двух человек.

Это как бы не мое дело, но…

Сейчас многое зависит от меня. Я это чувствую женским нутром, которое орет, что надо бывшего мужа спасать.

Да, именно спасать. Я не могу позволить чудовищу окончательно озвереть в своей злобе, отчаянии и бессилии, потому что у нас дочери, а они не простят мне моего слабоволия.

Они верят, что я могу удержать их отца от саморазрушения.

— На каком этаже и в какой палате?

— Валерия…

— Говори.

— Я должен тогда позвонить Роману.

— Не должен, — поднимаю на Святого Валентина взгляд. — Я сейчас пойду в уборную, потому что мне захотелось по маленькому в туалет, но случайно поднимусь на нужный мне этаж…

— Там тоже наши ребята.

— Для ваших ребят смогу сыграть уверенность, что меня нужно немедленно пропустить…

— Гром же нас всех за такую самодеятельность… разгонит, Валерия.

Если Святой сейчас позвонит Роману с вопросом, можно ли пропустить меня к Наташе, то я уверена на все сто процентов, что он ответит твердым и четким отказом.

— Ладно, я поняла, — опечаленно вздыхая, — но… в туалет я все равно хочу.

Решительно шагаю к крыльцу роддома, кутаясь в пальто.

Главное - войти в двери, а то я могу и трусливо сбежать, нырнув в неприятные воспоминания, в которых много боли и крови.

— Что ж ты наделала, курица тупая, — бубню я под нос, поднимаясь на несколько ступенек, и останавливаюсь.

Смотрю на стеклянную дверь, за которой горит белый свет, и у меня начинает плыть перед глазами.

Учащается сердцебиение.

Это мой личный круг ада, который я должна пройти, чтобы окончательно прожить свою трагедию.

Я должна подняться, открыть дверь, войти и вдохнуть полной грудью этот острый больничный запах. Потом до меня долетит обрывок детского крика, который оповестит этот жестокий мир о рождении нового человека, но я выстою.

— Да к черту, — раздается голос Святого Валентина рядом. Торопливо поднимается по ступеням к двери, которую широко распахивает, — все равно прилетит за сегодняшний вечер. Я отведу вас, Валерия.

— Возможно, придется меня тащить обратно на свежий воздух, — перешагиваю одну ступеньку. — Меня может накрыть.

— Почему?

— Роддома для меня не о радости, — сглатываю ком слез и поднимаюсь еще на одну ступеньку, — но это долгая история.

У палаты Наташи стоят еще два мрачных мужика. Кивают Святому Валентину, который говорит им, что меня можно пропустить, но его вранью мешает молодая женщина-брюнетка в белом халате, которая выходит к нам.

Поправляю одноразовый голубой халат поверх пальто. Начинаю нервничать, но в обморок не падаю.

Держусь.

— А это еще кто? — спрашивает она. — Что за проходной двор? Я, конечно, понимаю, что у нас собралась настоящая мафия, но совесть поимейте.

— Я хочу с ней поговорить, — отвечаю я.

— Она потеряла много крови, — отвечает врач. — Она слабая, и ей надо отдохнуть.

— Нет, не надо, — угрюмо заявляет Валентин.

— Я точно вызову полицию.

— Вызывай, — Валентин пожимает плечами, — может, кто-то из наших знакомых приедет.

— Думаете, на вас совсем управы нет?

— Есть, — Святой Валентин расстегивает куртку и взглядом показывает на потолок, — после смерти все ответим за свои грехи. И хватит болтать.

— Не трогайте меня! — взвизгивает врач, когда Валентин сжимает ее плечи и отодвигает в сторону от двери, в которую я торопливо юркаю. — Да что же это такое!

— Мы же бахилы надели? — спрашивает Святой Валентин. — Надели. И халатики эти уродливые с шапочками тоже надели. Чо орешь?

На высокой койке с закрытыми глазами лежит бледная изможденная Наташа. К ее руке тянется трубка капельницы.