Через минуту оно стало громче, затем послышался сдавленный голос:

— Пожалуйста, Мила…

Не веря собственным ушам, Милана обернулась и наткнулась на Илону, утирающую слезы. Они все стекали по щекам, портя не только макияж, но и ее лицо, идеально подретушированное хирургами.

— Мама? — прошептала она.

Илона судорожно всхлипнула, затем помахала рукой и шумно вздохнула. Рассеченная губа больше не кровила, но некрасиво вздулась и уродовала идеальную линию.

— Тебе нужно покинуть дом. На несколько дней, — механически повторила она. — Я не хочу, чтобы ты находилась здесь, когда твой отец приведет своих друзей сюда. Понятно?

— Почему?

Вопрос камнем рухнул между ними. Что-то странное творилось в последнее время. Слишком непривычно вела себя мать, которая обычно не тратила время на разговоры с дочерью. Если вдуматься, Илона не впервые просила Милану покинуть дом. Поощряла ее поездки, игнорировала длительное отсутствие вне светских тусовок.

Она всегда считала, что матери просто плевать на нее. Хотя позже та обязательно журила ее на глазах у прислуги, отца или посторонних за пропущенные вечера.

— Глеб жаждет организовать твой брак с кем-то из его близких партнеров, — вдруг выдала Илона совершенно нормальным тоном.

Распахнув глаза, Милана открыла рот и застыла.

— А я не позволю этому конченому ублюдку сломать жизнь еще и тебе. Чем меньше ты будешь пересекаться с ним и его дружками, тем больше шансов, что пока идея останется только идеей. Понятно?

Илона провела ладонью по лицу, будто сбрасывая прежнюю маску несчастной женщины. После чего расправила плечи и вернула себе невозмутимый вид. Даже синяк на скуле, потекший макияж и разбитая губа больше не портили ее безупречную красоту.

— Мам, — выдавила Милана.

— Мама все решит, — выдала Илона, точно заведённая. — Все сделает правильно. Как нужно. Поэтому ты молча сидишь и не вмешиваешься никуда. И сегодня ночуешь у подруг. Да?

— Да, — пискнула Милана.

— Вот и хорошо. Собери вещи, водитель сейчас же отвезет тебя, куда скажешь.

— Она там одна.

Антон вздохнул и устало откинулся на спинку кресла. Голова гудела, натруженные мышцы плохо слушались. В машине Миланы витал цветочный аромат. Его не перебивал даже резкий запах удобрений, пропитавший кожу рук и одежду.

— Знаю.

— С ним, — опять выдала Милана, глядя строго перед собой. — Одна.

— Именно так.

— Тогда почему мы уехали?!

Антон моргнул и повернул голову, встретившись взглядом со взором Миланы. Сердце трепыхнулось в груди, а потом резко сжалось от бушующего урагана эмоций в глубине зрачков. Будь у него ответ на вопрос, он бы незамедлительно выдал его без обиняков. Но язык примерз к небу, оттого ничего внятного сказать не вышло.

Только тупо промычать:

— Не знаю.

На самом деле Антон знал, что Илона выставила их обоих из дома в благих целях. Чтобы оградить дочь от дружков супруга и него самого, а его от нежелательного внимания Донского. Ведь тот сегодня прибыл к Боярышниковым с личным визитом. И вряд ли страдал потерей памяти в отношении сына своего главного врага.

Милана стерла прокатившуюся слезу и шмыгнула носом, затем решительно выдала:

— Надо вернуться. Ты поедешь домой, а я…

— Нет.

Она застыла, так и не добравшись до дна сумочки. Подняла голову, затем прищурилась и стиснула пальцами кожаный ремешок.

— Мы. Должны. Вернуться, — повторила Милана упрямо.

Ни тебе вопросов, ни умоляющих взоров. Ничего от прежней Миланы Боярышниковой, которая слова поперек ему не говорила. Четко поставленная задача. У Антона сложилось впечатление, что даже в случае его отказа она поступила бы по-своему.

Только этого допустить нельзя, иначе они все испортят.

— Слушай, — Антон отстегнул ремень безопасности и повернулся к Милане, — твоя мама — молодец. И, безусловно, очень рискует…

— Ты ничего не знаешь о моей маме! — рявкнула в ответ она. — Тебя волнуют чертовы файлы, до которых она может добраться! А то какой ценой…

Милана захлебнулась от негодования и уставилась на невозмутимого Антона.

— Что ты молчишь?!

— Я и правда в твоих глазах мудак, который подвергнет чужую жизнь риску, лишь бы получить желаемое?

Он задал этот вопрос совершенно спокойно, хотя внутри все разрывалось на части. Сама мысль, что Милана допускает подобную глупость, выводила из себя. Настолько отвратительно стало, что едкая горечь скопилась на языке.

Будто глотнул какую-то дрянь, которой удобрял цветочки утром.