– Извиняться не буду, – сиплю. Ярослав стискивает зубы и отходит на шаг. Прежде чем я успеваю хоть что-то добавить к сказанному, в гостиную заглядывает мама:

– Дети, манты готовы. Давайте скорей за стол. Тебе, Ярусь, со сметанкой? И чуть-чуть уксуса?

– Извините, Светлана Анатольевна, в другой раз. Мне бежать надо.

Мама переводит растерянный взгляд с меня на Сидельника. И, конечно, замечает яркий след от моей руки.

– Я провожу? – замечает растерянно.

– Да что, я выхода не найду? – кривит губы в натужной улыбке Яр. – А вы обедайте. Вон как Амалька похудела на нервах. Всего хорошего.

Я не дышу, глядя в его удаляющуюся спину. А стоит двери закрыться, без сил оседаю в кресло.

– Амалька, это ты ему врезала, что ли? – вздергивает брови мама, нарисовав пальцем в воздухе круг у щеки.

– Я.

– Ну и ладно. Ничего. Значит, заслужил, – треплет меня по плечу.

– Что тут у вас происходит? Где Ярик?

– Он уже ушел, пап. Пойдемте, там, наверное, все остыло.

– Амалька ему врезала, – сдает меня с потрохами мама. Истерика, с которой я с таким успехом боролась, становится поперёк горла. Я всегда думала, что мы расстались красиво. Как интеллигентные, разбежавшиеся, да, но все же родные люди. Но так вышло исключительно потому, что Сидельник ни на йоту не сомневался, что остается главным мужиком в моей жизни. А как только его уверенность в этом пошатнулась, все и полезло… Мстительная сволочь. Он рисовался передо мной: вот я женился, вот родил. Одного, и второго, видишь? Я ок. Это ты бракованная. И я жила с этим. Я его любила. Я соглашалась с тем, что сама виновата, да…

– Отлично, – как ни в чем не бывало, кивает отец. – Надеюсь, ты удовлетворена, и мне не придется бежать за ним, чтобы добавить.

Истерика прорывается громким влажным от слез смехом. Я обнимаю отца. Утыкаюсь носом в его плечо, вдыхаю вообще, кажется, никогда не меняющийся аромат папиного одеколона и заверяю со всей уверенностью:

– Я просто в восторге, да.

На деле же я до чертей напугана. Ясно же, что Сидельник никогда мне такого не спустит с рук.

О своем возвращении в офис я предупреждаю заранее в надежде как-то сгладить реакцию. Но все равно, когда я появляюсь, работа идет по одному месту. Все выходят из своих кабинетов. Взбудораженные, радостные, обеспокоенные по поводу будущего. Что-то тараторят, рассказывая, как это было. Жалуясь и ругаясь. Киваю каждому, говорю что-то ободряющее. Слов у меня в избытке, я полночи, блин, репетировала. А сама глаз не свожу с Димки, который тоже выглянул в опенспейс.

– Ребят, для волнений нет никаких причин. Серьезно. Давайте-ка соберемся через час в совещательной и подобьем итог. Что мы потеряли по технике, если компьютеры изымались, на каких участках в связи с этим встала работа, и так далее. От начальников отделов жду краткую сводку. Вы в курсе, что делать. Я хочу понимать, какие цепочки на данный момент нарушены. Дим, а ты ко мне сейчас зайди, ладно?

А тот стоит, и ни полслова от него. Уж не пошутил ли Сидельник, когда рассказывал, как тот за меня бился? Приятно, черт его дери. И по-настоящему ценно. Я же его отшила, а он, несмотря ни на что, не бросил меня в беде. Как будто всерьез воспринял мое предложение о дружбе. Или все еще надеялся на что-то большее. Но ведь это теперь, когда я с Мусой, еще более невозможно. И в какой-то мере даже жаль. Дима – отличный парень. Его в пример можно ставить. Ну, знаете, как сына маминой подруги. А какой красавчик! Ну, просто ведь загляденье. Вязну на секунду в его синем взгляде, гоню, гоню от себя ненужные мысли. Иду по коридору вперед. Здесь я знаю каждый угол, каждый поворот, каждый миллиметр пространства. Меня не было всего пять дней, а кажется, что я отсутствовала вечность. Не могу надышаться, не могу поверить в реальность того, что я здесь. И все как будто по-прежнему. Но ведь нет. В моем кабинете хоть и убрались, все совсем не так, как я оставляла. Папки не в том порядке, стулья стоят не там. Награды, дипломы и памятные сувениры расставлены как придется.

– Сидельник сказал, что ты за меня просил, когда здесь начался беспредел… – замечаю я, ставя сумку на стол.

– Ну… Наверное, можно и так сказать, да.

– Спасибо, – сипну. – Я это очень ценю, Дим. Правда.

Дима морщит нос. Будто ему ни к чему мои благодарности. И вдруг в лоб интересуется:

– Что между вами происходит?

– В каком смысле?

– Я думал, ты неприкосновенная.

Наши взгляды на секунду сталкиваются и отскакивают в разные стороны.

– Выходит, неправильно думал.

– Ему что, не хватает сил тебя защитить? – дергается агрессивно. – Что он за мужик?

– Мы давно не вместе. Твой отец не обязан меня защищать.

– Почему? Если вы дружите. Или ты нужна, только когда надо зарабатывать очки?

Пожимаю плечами. Чернить Сидельника в глазах сына все еще кажется мне неправильным. Но и оправдывать я его не могу. А еще меня больно царапает то, что Дима так быстро понял все, что я сама по глупости не понимала.

– В общем, я хотела тебя поблагодарить. Ты сам-то как это пережил?

– Нормально. Что мне будет? Не по мою же душу приходили. А тебя, выходит, кто-то предупредил, раз ты слилась.

– Без комментариев, – с улыбкой выставляю перед собой руки. Красивые Димкины брови сталкиваются над переносицей. Несколько секунд он меня пристально разглядывает. Потом хлопает себя по лбу, будто, наконец, понял что-то важное, и растягивает губы в широкой заговорщицкой улыбке:

– Да ты не бойся. Твой кабинет чистый. Я попросил знакомых ребят здесь все прошерстить на предмет прослушки.