– Не волнуйся. Николь, об этой квартире никто не знает. Она моего друга, а он уехал на заработки в Турцию, так что её не свяжут со мной. Мы с ним даже ни разу не встречались, только переписывались. Он и ключи мне прислал по почте. Будь уверена, тебя здесь ни за что не найдут.

Как они поднимались в квартиру, Николь не помнила. Из последних сил цепляясь за перила, а потом и за стенку, дошла до квартиры чуть дыша. Уже попав внутрь, подруга тревожно спросила:

– Ты как? Теперь можешь рассказать, что с тобой произошло?

– Помоги мне снять абайю, не могу больше терпеть, кожа горит. Только просто снять не получится, её нужно разрезать.

Ничего не спрашивая, поняв, что что-то произошло из ряда вон выходящее, Наима молча принесла ножницы. Сняла с головы подруги никаб и разрезала абайю вдоль рукавов и по плечам. Когда та упала на пол около ног Николь, Наима посмотрела на Николь и от неожиданности попятилась, а потом так же, как эта чёрная тряпка, упала на попу, зажав рот руками, чтобы не закричать. Перед ней стояла полностью обнажённая Николь, на которой не было живого места. По лицу, пересекаясь крест на крест на щеке, проходили две ярко алые тонкие полосы. Из раны вдоль виска до сих пор хоть и медленно, но сочилась кровь, так что половина лица девушки была залита красным. На скуле красовался тёмно-синий синяк, а вместо одного глаза была только щелка. Он полностью заплыл и его совсем не было видно. На шее красовался такой же ярко-алый след, а ещё многочисленные отпечатки чьих-то пальцев и бардовые засосы. Таким же было и всё тело девушки, только оно кроме полос и засосов, сплошь было усеяно следами от зубов, самыми настоящими следами. На коже отпечатались укусы со всеми зубами и почти все они были с засохшими каплями крови. Живот и ягодицы вообще были сине-чёрными с отпечатками от чьих-то не только зубов, губ, но и рук. Искусанными и украшенными синяками были даже икры. У Наимы непроизвольно потекли слёзы, стуча от увиденного зубами, она показывала на Николь и пыталась что-то сказать или спросить, но никак не могла ничего произнести, её тело сотрясала крупная дрожь. Через несколько минут, так и не выдавив из себя ни слова, она по-настоящему разрыдалась, зажимая рот рукой, чтобы случайно не услышали соседи. Николь молча стояла, упёршись в стену рукой, чтобы тело не соприкасалось ни с какой поверхность. Девушка терпеливо ждала, когда у подруги хоть немного пройдёт истерика. Наплакавшись, Наима лежала в коридоре с открытыми глазами и смотрела в стену.

– Наима, - тихо позвала Николь, - Наима, успокойся, милая. Уже всё позади. Хватит плакать. Мне нужно только отлежаться и, главное, чтобы меня никто не нашёл. Наима, ты слышишь меня?

Через какое-то время Наима моргнула и пошевелилась, а потом посмотрела в глаза подруге.

– Кто это сделал с тобой?

– Тебе не стоит в это вмешиваться. Будет лучше, если ты ничего не будешь знать, Наима.

– Давай расскажем твоему отцу и он покарает обидчика. Я уверена, он убьёт эту тварь.

Николь выдавила из себя горькую улыбку и отрицательно покачала головой:

– Не накажет, Наима. Он предал меня и сам за большие деньги продал этому насильнику. Ему заранее заплатили. Он сам отправил меня на приём, с которого меня и увезли.

– А как же твой Али? Что сделали с ним? Он бы этого никогда не допустил.

Слёзы вновь прочертили дорожки по окровавленному лицу Николь, она сглотнула вязкую слюну:

– Жив, здоров. Просто он уже не мой. Меня все предали, Наима. Я умоляла его помочь, а он равнодушно смотрел на меня и даже не пошевелился.

Огромными глазами, не верещи в услышанное, девушка уставилась на Николь, а потом, не увидев в глазах подруги лжи, согласно кивнула. Она больше ничего не спрашивала и не предлагала, понимая, что если нельзя обратиться к отцу, если предал тот, кто всегда был рядом, то уже ничего изменить не получиться, можно сделать только хуже.

– Если меня найдут, Наима, то я больше не выдержу. Не выдержу ни насмешек, ни унижения. Мне нужно отсидеться здесь и тебе сюда приходить нельзя, пока я не уйду.

– Я сейчас съезжу в магазин и в аптеку. Всё закуплю, что тебе может понадобится и только тогда уйду.

– Спасибо тебе. Я никогда и не представляла, что меня могут предать самые родные самые близкие люди. То, что ты видишь - это не страшнее того, что у меня внутри. Я прошу тебя, сделай мою фотографию с другого телефона. Купи для этого специальную симку, которую сразу же выбросишь, после того, как отправишь снимок отцу.

– Я всё сделаю, Николь, только ты пообещай мне, что выживешь, не сломаешься. Я не хочу потерять тебя.

– Я обязательно выживу, и обещаю тебе, что обязательно отомщу тем, кто сделал это со мной.

Николь отдала подруге свою карту и сказала снять с неё все деньги, как можно быстрее и как можно дальше от дома, и постараться не засветиться на камеру банкомата. Предупредила, что все покупки подруга должна сделать только наличными.

– У меня есть карта моего друга, он специально оставил её, чтобы я следила за квартирой, за оплатой. А насчёт банкомата не беспокойся, замотаюсь так, что меня никто не узнает, и смотреть буду только вниз, нас этому с детства учат.

Наима, как и обещала, привезла много еды, в основном той, которая могла храниться долгое время, разные лекарства для обработки кожи и слизистых, свечи, таблетки и спреи. Купила телефон, одежду и кроссовки, как просила её Николь. Снятая сумма с карты подруги, позволяла не экономить. Они тепло простились, зная, что очень долгое время не только не увидятся, но и не услышат друг друга.

После ухода Наимы Николь даже не смогла толком помыться, вода обжигала тело невыносимой болью. Не могла лечь в постель, чувствуя, что от боли потеряет сознание, поэтому спала сидя на коленях около кровати, упёршись лбом в матрас. Все последующие дни почти ничего не ела, если не считать жидкого бульона от заваренной кипятком лапши с овощами. Пила лекарства и просто заливала себя с ног до головы обезболивающей и ранозаживляющей пеной из баллончиков. Большую часть времени стояла голая за шторой у окна, глядя на мир, в оставшуюся прорезь между двумя полотнами.