Шрифт:
– Ха-ха-ха!
– рассмеялся Абрамов, еле-еле скрывая свое смущение.
– Вот тут-то вы и показали свое лицо. Марксизм без классового подхода! Ха-ха-ха!
Я не сказал, что марксизм-без классового подхода. Я сказал, что марксизм - не только это.
– Диалектика!
– блеснула мысль у Абрамова.
– Диалектика, вот душа марксизма и социализма.
– Нет!
– резал я по-прежнему.
– И не диалектика, и не диалектика! Диалектика - Гегель, Фихте, даже Платон. Диалектика была у самых густых мистиков!
– Ха-ха-ха!
– продолжал дрябло смеяться Абрамов, но по существу не знал, как ему быть дальше и что говорить.
Я заметил его смущение под деланным смехом и решил ему помочь:
– Поликарп Алексеевич!
– сказал я.
– Если социализм действительно противоположность капитализма, то ведь последний же основан на примате изолированного субъекта. Следовательно?- Следовательно, социализм есть общественность.
– Но общественность может тоже состоять только из изолированных субъектов.
– Тогда она не общественность.
– Тогда она буржуазная общественность.
– Ну, а социализм?
– А социализм основан на вне-личной общественности.
– Скажите откровеннее, - вмешался Михайлов.
– На безличной общественности!
– На безличном абсолюте!
– подсунул Елисеев.
– На абсолюте безразличия!
– дополнил Борис Николаевич.
– На фокстроте!
– не то всерьез, не то в шутку процедил изящный оратор, говоривший о фокстроте.
– Товарищи!
– взмолился я.
– Тут говорили о порке... Вы меня хотите запороть...
– Ну, ладно!
– пытался по-прежнему быть рассудительным Абрамов, не обративший внимания на последние восклицания.
– Ладно! Если социализм основан на вне-личной общественности, то что же это значит?
– Вот!
– деловито сказал я.
– Вне-личное значит объективное. Вне-личное значит не созерцательное, а раздельное. Но личность тоже может быть общественно-деятельной. Значит и этого мало. Вне-личное там, где продукт объективной деятельности тоже вне-личен. Что же такое вне-личная объективная деятельность личности, дающая тоже вне-личный продукт? Это производство!
Абрамов опешил, и многие тоже повесили носы.
– Ну, что же вы молчите, - говорил я нетерпеливо.
– Примат производства, вот и все!
Думали, что я выведу какую-то небывалую философскую категорию, а оказалось... Абрамов оказался восприимчивее других и сказал:
– Не производство, а производители!
– Правильно!
– сказал я.
– Пролетариат?
– Правильно!
– Примат пролетариата?
– Правильно!
– Диктатура?
– Правильно!
– Диктатура пролетариата?
– Правильно!
– Ха-ха-ха!
– раскатился Абрамов, но уже не тем боязливым и недоуменным смехом, а смехом удовлетворения и облегчения, который бывает у счастливых и довольных людей.
– Чего же вы закатываетесь?
– спросил я.
– Шалуны! Ей-богу, шалуны!
– То есть как это шалуны?
– Какого перцу загнал! И не общественность, и не равенство, и не плановость, и не классовость... А оказывается, все на месте. Все как миленькие на месте! Шалунишка! Чего же огород-то было городить?
– Нет, не скажите, Поликарп Алексеевич! Тут должна быть четкость мысли. Иначе не будет противоположности с буржуазным миром.
После этого слово попросил Харитонов, тот самый, который превозносил организм перед механизмом, говоривший до этого времени только вполголоса и при том короткими замечаниями.
– Я осмелюсь задать один вопрос, - сказал он.
– Николай Владимирович полагает, что социализм есть максимальный расцвет личности и личностей. Тут же оба вы пришли к заключению, что спецификой социализма в нашем понимании является диктатура пролетариата. Я думаю, что тут некоторое противоречие. Как по-вашему?
Заговорил Абрамов:
– У нас полная свобода! И полный расцвет!
– Для помещиков и дворян?
– Нет, зачем же для помещиков и дворян...
– Но также и не для фабрикантов и не для духовенства?
– Конечно!
– Стало быть, свобода и расцвет только для пролетариата?
– А крестьянство забыли? Сто миллионов!
– Позвольте, в крестьянстве тоже есть кулаки, середняки...
– Ну, скиньте несколько миллионов!
– Все равно! Ведь поскольку выдвинут примат пролетариата, а не крестьянства, постольку крестьянство может войти в эту систему только в пролетаризированном виде.