Шрифт:
И ведь пошли, а у двери ложни еще и захохотали. Девицы на то и девицы, чтоб не помнить долго дурного, а радоваться жизни молодой.
Всласть покопались в Настином сундуке, вынули все наряды, каких и было-то немного. Примерили и кольца височные, и сапожки тонкой кожи, подарок тёткин на прошедшие именины. Запону достали старенькую и снова посмеялись: там истерто, тут шов разошелся. Вытащили шапочку лисьего меха, да обчихались обе, облезла шапка, осыпалась рыжими волосинами на чистый пол.
– Небогатое у тебя приданое, Настасья Петровна, – Зинка смотрела жалостливо. – Я-то думала, что бояре живут понаряднее.
– Что есть, тому и рада, – Настя прибрала одежки в сундук. – Да и какая я боярышня, так звук пустой. Сирота без дома, без рода.
– Ой не скажи, – Зинка собирала мех с пола. – Боярскую кровь издалече видать. Ты ж себя-то не видишь, а я вот она, смотрю. И стать у тебя ненашенская, и руки тонкие, и личико белое. Не склочная, добрая, жалостливая. Таких в крепости нет и отродясь не бывало. Тут не до ласки, не до жалости, разумеешь? Попрёт ворог, так тут не жалеть надобно, а бить покрепче.
Настасья вздохнула тяжко:
– Так не своей волей я сюда. Нужда заставила.
– Не горюй, люди везде живут. Приобвыкнешься, а там, глядишь, понравится, – Зина взяла небольшой сундук и поставила к стене, вслед за тем, развернула новую шкуру, уложила на лавку. Оправила половицу, прикрыла ставенки. – А по мне, так с тобой я вздохнула легше.
– Зинушка, так по моей вине тебя наказали.
– Так не побили же, не выгнали. Какое ж это наказание? То жизнь моя всегдашняя. Не горюй, вскоре тепло придет, в лес побежим. Знаешь сколь у нас ягод? А орехов? Может, отпустит тебя Ульяна Андревна?
Дверь ложни распахнулась, на порог ступила тётка Ульяна:
– Прибрали? – огляделась. – Добро. Настасья, собирайся, боярин вечерять позвал за один стол с ним.
– Сейчас, тётенька, я мигом, – заторопилась боярышня.
Глава 5
Вадим сидел за широким столом, глядел на гостий своих и жалел, что позвал вечерять вместе с ним. Разговоров долгих вести не умел, да и не любил. Боярыня Ульяна обсказывала по хозяйству, Норов кивал в ответ и молчал. Молчала и Настасья, склонив голову, глядя в мису с постными щами.
И не то, чтобы Вадим скучал, но досадовал, что боярышня молчит. Сам не знал, отчего хотел слушать кудрявую девчонку, но ждал от нее хоть слова, хоть полслова.
– Как мыслишь, Вадим Алексеевич, счесть кули с мукой? Иль ты уж знаешь сколь? – Ульяна вытерла губы платочком. – Вторым днем отправлю на местный торг работного. Дарья рушники заставляла вышивать, так девки целый сундук натворили. Пусть продаст хоть за малую деньгу, чего ж добру пропадать.
– Отправь, – кивнул Норов и глянул на Настю.
Та поднесла ложку ко рту и аккуратно прихватила снедь. Жевала тихонько, глаз не поднимала. Однова только и встрепенулась, когда вошел в двери рыжий кот и шмыгнул под лавку.
Вадим чуть повеселел, особо тогда, когда боярышня едва заметно повернулась и покосилась на животину. Видно, хотела разглядеть рыжего, а то и вовсе приголубить. Норов знал, что девицы к котам с лаской, вот с чего – не разумел. То ли потому, что пушистые, то ли теплые.
– А ну кыш! – Ульяна прикрикнула на рыжего. – Пошел отсюда, шерстнатый! – а потом девке за дверью: – Аня, чего встала? Гони его! Блох натрясёт!
Пока рыжая девчонка гоняла рыжего кота, Вадим глядел на боярышню. Та за животину тревожилась: глаза распахнула широко, в ложку вцепилась так, что пальцы побелели. Норов же разумел, что глаза у Настасьи ровно такие же, как и бирюза на худом ее перстеньке.
– Гони его, – наставляла боярыня Ульяна. – Да ставни прикрой, стемнело. Скоро ко сну.
Кот с громким мявом кинулся в сени, а проворная девчонка пошла выполнять наказ боярыни, затворять ставенки.
Вадим потянулся за пирогом, но себя не удержал и наново взглянул на Настасью. Снедь-то уронил и все потому, что увидал во взоре боярышни тоску и испуг. Одна только воинская выдержка и спасла Вадима от позорища, а так бы вскочил и ринулся оборонять кудрявую не пойми от чего.
Про пирог Норов забыл, все следил на Настасьей, а та неотрывно смотрела на девку, что закрывала ставни. Боярин и сам почуял, будто хоронит кто в большой домине…
– Не закрывай, – промолвил грозно. – Отвори оконце малое, дышать нечем. – Потом обернулся к Насте и едва приметно подмигнул.
Та уставилась на Вадима, брови высоко изогнула, а миг спустя улыбнулась, да отрадно так, тепло. Вадим приосанился, а потом и одернул себя, высмеял за то, что принялся с девкой играть, да глупость свою выпячивать. А следом опять дурость учинил: