— Не страшнее, чем обычно, — ответил я. — Мы отлично подготовились, почти десять дней у нас было.

— Такая глупость эти ритуалы! Я бы вообще их не проводила. Потому что все равно что-то будет не готово, или кто-то опоздает. Или сломает ногу. Или упадет в обморок.

— А кто должен падать в обморок? И почему? — не понял я.

— Ну не знаю… Солнце кому-то голову напечет. Или подерется кто-то с кем-то.

Что она несет? Кто подерется? Я с Акинфеевым? Так мы вроде нормально поладили.

— Ну если в августе в самое пекло все нормально, то сейчас-то чего? — удивился я. — Или ты про фанатов?

— А что, и фанаты будут? — Тон Рины изменился, она отстранилась и приподнялась на локте.

Глаза привыкли к темноте, и я увидел ее блестящие глаза, почувствовал совершенно неуместную и необъяснимую злость. В ней теща пробудилась, что ли?

— Ну а как без них? Поддержка-то нам нужна, без них сложно будет.

Фыркнув, девушка схватила подушку и начала меня лупить.

— Ты совсем офигел? А меня спросить? Нахрена нам фэнье? Они точно упьются и разнесут ресторан!

Тут-то до меня и дошло: она о свадьбе, а я — о ЦСКА! Я рассмеялся и выставил перед собой руки, защищаясь от подушки, которая в руках Дарины может стать смертоносной. Представил свадьбу, как мы идем мимо болел, а они нас посыпают пшеницей и мелочью, кричат: «Вперед, 'Титан» — а потом отправляются держать свечку в спальню и подбадривать криками: «Титан — чемпион».

— Чего ты ржешь? Что смешного?

Я схватил подушку, перевернул Рину и придавил, глядя в ее пылающие яростью глаза.

— Я вообще-то про игру говорю.

— А я… а я… Ту… туплю!

Теперь она запрокинула голову и рассмеялась, мы валялись на кровати и тряслись от смеха, как два идиота, потом опять обнялись, и Рина повторила:

— Мне страшно.

— Первый раз всегда страшно, — сказал я.

Надо же, сколько ликов и форм у страха! Моя девушка не побоялась одна выйти против толпы воров, прыжок с парашютом тоже ее не напугал, от парапланеризма она кайфует, а при мысли о свадьбе, о которой мечтают почти все девушки, на нее нападает паралич вплоть до отказа разума.

— А еще мне не нравится слово «жена», — пожаловалась она.

— Почему? — удивился я.

— Ну, упрощение от «женщина», что ли. Женщина превращается в часть интерьера, ее перестают ценить и баловать, отношения становятся… — Она смолкла, подбирая слова.

— Более доверительными, — сказал я. — Муж — ведь тоже упрощенное от «мужчина». Так что мы в равных условиях. — Я поднес ее ручку к губам. — Обещаю, что хуже не будет, будет только лучше. Веришь?

— Хочу. Но все равно боюсь.

— Тогда приглашу фанатов.

Рина толкнула меня в бок кулаком.

— Прибью. Нет — сбегу из ЗАГСа. — Она поморщилась. — Вообще бы не устраивала эти все церемонии.

— Парни не простят.

— Да куда они денутся! Платье, кстати, уже готово.

— Уверен, оно великолепное, ведь у тебя отличный вкус.

Стало стыдно, что костюмом я еще не обзавелся. На следующий день после игры с ЦСКА обязательно его приобрету. Помолчав немного, я задал вопрос, который меня тревожил, то я боялся показаться бестактным:

— Рина, — видимо, мой тон стал официальный, и девушка напряглась в моих руках, — с матерью ты меня познакомила. А отец? Ты говорила, он работает на севере, добывает алмазы.

— Да, вахтовым методом. Сейчас он там, через месяц приедет — познакомлю. Он нормальный, не такой, как мать описывала. Ему сорок пять, жене тридцать четыре, ребенку три года. Так что у меня есть сводный братик.

— Ага. Прикинь, как тебе повезло: у тебя нет свекрови.

— Так вдруг найдется. Явится и скажет: «Люк, я твой мать».

— Исключено, — ответил я, а сам задумался о том, есть ли у этого тела родители, или оно просто материализовалось.

Все-таки хорошо, что мы встретились с Горским, и я понял, что мы одной крови, он во мне заинтересован, а значит, бээровцы не будут копать ни под меня, ни под моих самородков. А связь с генсеком, очевидно, можно держать через Тирликаса.

— Давай спать, — предложила девушка.

— Давай, — сказал я, — но ничего. Просто помни, что мы переживем церемонию и в ту же ночь улетим на юг, к морю и горам.