Вошли Левашов с Гусаком — оба утомленные, аж зеленые. И лишь потом — по обыкновению невозмутимый франт Марк Круминьш. Встретившись со мной взглядом, он кивнул — дескать я готов извиняться. Вошли Жека с Игнатов, белорусы, одни за другим — ветераны «Динамо» и «Титана», последними влетели Видманюк и Борода, бросились к своим шкафам и начали лихорадочно переодеваться. Без двух минут девять в раздевалку ворвался Сан Саныч, с надеждой нас оглядел — видимо, рассчитывал увидеть Сэма, не нашел его и удалился.

До последнего я надеялся, что Сэм опоздает или придет позже, но ошибся, и сегодняшний день заслужил называться днем напрасных ожиданий. Ни на физуху, ни на двусторонки Бекханов не пришел.

Саныч, конечно, поник. Но больше него расстроился Круминьш, когда после обеда Саныч ему сказал:

— Марк, если ты думаешь, что я забуду о том, что сказал, ты очень ошибаешься. Завтра ты с нами последний день.

— Я так не думаю. Ну, что вы забыли. Мало того, полностью осознал свою вину, — вскинув голову, ответил прибалт. — Если вам так угодно, я покину команду. Но, думаю, мое отсутствие на поле во время игры со «Спартаком» не пойдет на пользу. Мне интересно испытать себя, я даже гонорар не возьму. Отыграю — и уеду.

Мне думалось, Саныч пойдет на принцип. Он поджал губы, подумал немного и вынес вердикт:

— Думаю, ты прав. Спасибо за понимание. Как бы ты себя ни проявил, на окончательное мое решение это не повлияет.

На двусторонках Димидко поставил в нападение Колесо и смотрел, какая пара какую игру показывает: высокий Рябов и Видманюк, который среднего оста, Рябов и мелкий Цыба, Цыба и относительно высокий Ведьмак. У нас был единственный козырь: спартачи не знали, что Бекханов ушел, и будут строить первый тайм, рассчитывая на «столба» и танка.

Как и в пошлый раз, уходил я последним — хотелось понаблюдать за Марком. Он был в отчаянье, потому что отлично понимал: Самата заберут в вышку, а его — точно нет, он прослыл скандалистом и интриганом. Если его и отсюда выгонят, это не просто минус к репутации, это гвоздь в крышку гроба его карьеры. Потому он больше всего на свете хотел, чтобы Сэм вернулся.

А мне было непонятно, почему бы не подумать наперед и, зная о своей злопастности, держать язык за зубами? Поначалу ж нормально себя вел, а в последнюю неделю как с цепи сорвался.

Сегодня домой я ехал вместе с Риной, делился новостями, а она лишь одну реплику вставила:

— Марк, может, и хороший футболист, но как человек — дерьмо. Слишком высокомерный и самоуверенный. Вообще не стоило его брать в команду, чутье подвело Витаутыча.

— Саныч, похоже, сам не верит, что мы способны сыграть хотя бы вничью, — сказа я, заводя мотор. — Но самое плохое, что его неверие передается остальным.

Придется мне включать «лучшего» и показывать чудеса, так хоть есть шанс сыграть вничью. Благо Дарина есть, которая за мной присмотрит, если вдруг жестко накроет откатом, как в прошлый раз.

Всю ночь моросил дождь, а к утру тучи разошлись, и подморозило, причем очень вероломно, когда люди, расслабленные пятницей и предчувствием выходных, выехали на дорогу И ладно бы она все оледенела! Так нет же, лед лежал на поворотах и на подъемах.

На перекрестке перевернулся грузовик, рассыпав коробки и куриные тушки по дороге и перегородив проезд, и минут десять мы с Риной наблюдали, как собаки, коты и студенты тащат бесплатные куриные тушки, а водитель пытается мародеров разогнать — я даже пару фоток сделал, надо ж Санычу показать, что я не по своей вине опоздал. Потом грузовик оттащили, освободив одну полосу, и я медленно покатил к стадиону, на поворотах снижая скорость.

А когда ворвался в раздевалку, то сперва не понял, что за праздник, день рождения у кого-то из новеньких? Числа, когда именины отмечают старенькие, не позволяла забыть абсолютная память.

Взгляд скользнул сперва по макушке Сан Саныча, потом выхватил взлохмаченную башку Сэма. Здоровяк улыбался, как ребенок, получивший игрушку, а вокруг него роились наши, радовались, жали его лапищу.

Только Круминьш стоял поодаль, повернувшись ко всем спиной. А когда он глянул на входную дверь, я увидел, что у него посинела щека и глаз заплыл, и травма точно была свежей. Получается, он наступил на горло самомнению и пошел к Сэму извиняться. Ну и огреб.

Пока все радовались, что Сэм вернулся, я подошел к Марку, протянул руку:

— Спасибо от всех нас. Это поступок, достойный мужчины.

Он криво усмехнулся. Нет, им двигали не благородство и не ответственность перед командой, а желание сохранить за собой теплое место. Он отлично понимал, что закопал себя собственным языком. Вот только как долго Круминьш сможет сдерживать свою суть? Время покажет.

Вот теперь мы точно готовы встречать «Спартак». Я оглядел нашу раздевалку и вспомнил, в какой нас размещали в Москве во время товарищеского матча. Ну и плевать, что скромно!