В тот вечер Коля застал бабу Шуру какой-то торжественной. Лицо её светилось. Она доставала наряды из стоявшего в чулане сундука: чёрную юбку, белую кофту, плюшевый жакет, цветастую шаль.

– Баба, ты куда? – удивлённо спросил мальчик.

– Петра пойду глядеть, – последовал ответ.

– Какого Петра? – ещё больше удивился Коля.

– Не какого, а великого, – со значением сказала старуха, надевая на шишковатые ступни новые брезентовые тапки-чирики, тоже праздничные, украшенные цветочками из цветной резины.

– Ты же в школу уже ходишь, а про царя Петра не знаешь, – укорила баба Шура любимого внука.

– А, про царя, – обрадовался Коля, – про царя я знаю. Так ты в кино, что ли, идёшь? – догадался мальчик.

– А то куда же, – примирительно буркнула старуха. – Пётр Первый, он много чего для Расеи сделал. Нашему брату, простому народу, ход дал. Вон, Алексашка Меньшиков пирожками торговал, а Пётр его в помощники себе определил за смышлёность.

Взяв костыль, баба Шура двинулась в клуб, отложив на время бесконечные домашние дела. Было в облике шагающей по песку старухи что-то величественное. Высокая, массивная – она сама чем-то напоминала Петра. Завидев нарядную бабку Шуру, все в хуторе знали: ну, пошла старая на Петра. Это уже никого не удивляло. Подобная картина повторялась из года в год. Фильм «Пётр Первый» в клубе раз-то в год точно крутили. И баба Шура не пропустила ни одного сеанса. Она шла в клуб и в летний зной, и в зимнюю стужу. Не могли её остановить ни покос, ни рытьё картошки. Пётр Первый – это святое. Царь-реформатор в исполнении могучего Николая Симонова буквально приворожил старуху.

Она и сама в своём неказистом вдовьем хозяйстве пыталась быть реформатором. Избушка бабы Шуры стояла над озером, за которым простиралось болото, твань, если сказать по-казачьему. Так бабуля отвоевала у твани место для огорода, по всем правилам мелиоративной науки. Не иначе, решила последовать примеру своего любимого царя Петра, построившего на болотах Питер. Вокруг места повозвышенней она прокопала канаву, сделав тем самым дренаж. Помимо всего прочего пришлось заняться и корчёвкой, вырубить несколько деревьев. Пни были сожжены. Зола не пропала, пошла на удобрение. Вместе с пнями сгорели и обитавшие в болоте змеи. Змеиную кожу долго потом носил ветер. В болото любили забираться коровы, чтобы полакомиться сочной зеленью. Пришлось поэтому обнести осушенное место высокой оградой из веток. А как же добираться до огорода? Давай баба Шура мостить гать, бросать в грязь ветки и сучки. Так получилась тропка. Много трудов ушло, зато огород вышел на славу. Плодородная свежая земля, влаги в достатке. И картошка хорошая уродилась, и овощи: помидоры, капуста, огурцы, морковь. Полив требовался только в самую жару, в середине июля. За водой далеко ходить не надо было. Прямо в конце огорода баба Шура выкопала колодец, быстро наполнявшийся болотистой водой. В вёдра то и дело попадались краснопузые лягушата. Глядя на прыгающих лягушек, старуха не преминула рассказать Кольке, который, конечно же, помогал поливать огород, байку о том, как раньше, в старину, в горшки с молоком бросали лягушек.

– Это для того делали, чтобы молоко было холодным. Лягушки-то холодные, вот они и остужают молоко, – объясняла старуха.

Коле бабкин рассказ казался сказкой, ну вроде сказки о царевне-лягушке. Только много позже узнал он, что действительно существовал такой обычай. Правда, выходило, что дело совсем не в холоднокровии земноводных. Просто лягушки всё время двигались, ныряли, тем самым не давая молоку свернуться.

Подросший Коля сам справлялся с поливом огорода на болоте. Ему нравилось пробираться туда через топь как на остров, наблюдать за охотившимся на лягушек желтоголовым ужом, слушать кукушку. Звонкое «ку-ку» раздавалось из лесной чащобы. Мальчик сразу же спрашивал:

– Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить осталось?

Иногда приходилось считать так долго, что и со счёта собьёшься. Впрочем, Коля не расстраивался, когда кукуканье было очень коротким. Тогда он говорил с лёгкой душой:

– Это не считается, не считается.

И ждал следующего выступления вещей птицы.

Пока баба Шура расширяла своё хозяйство, люди потихоньку покидали родной хутор. Сманивали их огни больших и маленьких городов. Старуха очень боялась, что и семья племянника вместе с ненаглядным Колей покинет насиженные места. И тут в её голове созрел план. Баба Шура решила привязать родню к хутору, построив ей хороший дом. Года два откладывала она рублики от скромной пенсии, от продажи козьего пуха и картошки. Когда накопилась изрядная по хуторским масштабам сумма, объявила племяннику: будем строиться. Тот, поразмыслив, согласился. Кому не хочется пожить в собственном добротном доме. Работа закипела. Баба Шура самолично ездила выбирать дубовые брёвна на строительство. Строили, можно сказать, всем хутором. Дом получился большим, красивым. Позавидовал сосед и принялся сам за строительство. Повеселел хутор, приободрился. Кое-кто из решивших было уехать призадумался: «Люди строятся. Поживу-ка и я тут». А баба Шура удержала родню, пусть и на время.

Не оставалось в старухином хозяйстве без нововведений и птицеводство. Однажды в сарае у бабы Шуры появились пёстрые птенцы. Это она решила разводить цесарок. Эксперимент оказался неудачным. Птицы подросли, порадовали своим оперением в крапинку и гортанным клёкотом да и разлетелись в разные стороны. В суп ничего не попало. Потерпев неудачу с цесарками, баба Шура преуспела в разведении индеек. Теперь по двору важно разгуливал огромный индюк. Одна беда, напыщенную птицу боялся Коля. К дому любимой бабушки он подходил с опаской, издали крича: «Баба, баба!»

Выйдя из хаты на призывный клич, та недовольно ворчала:

– Не бойся, что он тебе сделает. Возьми хворостину да отгони. Ты же мужчина, казак. – И давала внуку прут.

Осмелевший в присутствии бабушки Колька решительно наступал на индюка, заставляя того ретироваться. С тех пор он не боялся важную птицу. Это только с виду индюк грозен, а на самом-то деле труслив.

Добившись кое-каких успехов в птицеводстве, баба Шура решила переключить своё внимание на садоводство. Давно ей хотелось стать обладательницей большого сада. Когда-то хутор славился своими садами и виноградниками. Потом всё это как- то захирело. Всё-таки в степи неподалёку от хутора кое у кого из хуторян сохранились сады, в основном вишнёвые. И как только баба Шура прослышала, что Клавдия Шишлина продаёт свой сад, сразу же побежала к ней. Пришлось даже подзанять деньжонок, чтобы купить сад. Зато теперь баба Шура была при вишнёвом саде, как какая-нибудь помещица Раневская. Да куда там Раневской. Та-то ведь прожила свой сад, а баба Шура, наоборот, приобрела, а ведь было ей уже за 70.

Сад находился не близко от дома, за полтора-два километра. Первым делом баба Шура огородила своё приобретение. Потом вырубила сушняк, выкосила траву, сволокла в кучу мусор. И всё, как всегда, одна. Ну Коля, конечно, в меру своих силёнок помогал. Да вертелась под ногами потешная дворняжка с весёлой кличкой Штучка. Как-то баба Шура обрадовала внука:

– Смотри, какая у нас штучка есть, – и показала маленького лохматого щенка.

Так и прилипло к собачонке это прозвище, как нельзя кстати подходящее ей, невероятно жизнерадостной, с вечно высунутым языком. Медлительная баба Шура и вёрткая Штучка составляли весьма колоритную пару. Одно слово, хуторская дама с собачкой.