Но не только ложными отрицаниями исчерпываются отсылки к Лафонтену: не гнушался Буазар и писать продолжение басен гениального предшественника. Ярчайший пример тому – «Заяц и черепаха» (Le Lievre et la Tortue, L [36] .; VI; X; B.; I; VII): в продолжении Буазара заяц, наш старый знакомый по басне Лафонтена, галантный грубиян и самонадеянный хлыщ, пытается взять реванш, предлагая черепахе снять панцирь на время соревнования, но черепаха просто высмеивает вертопраха, еще раз подчеркивая важность наличия своего дома, убежища, в котором ты можешь быть спокоен (вот за что я люблю консерваторов – за мощную доказательную базу: пойди, подкопайся). Чтобы показать преемственность, Жан-Жак Буазар прибегает к своему излюбленному способу: из проходной детали в Басне Лафонтена сделать краеугольный камень повествования; в этой паре таковым стал панцирь. В конце басни Лафонтена черепаха торжествующе заявляет:

– а у Буазара уже заяц предлагает черепахе снять панцирь:

– и сей факт явно указывает на преемственность басни. И даже изменения характера черепахи, у Лафонтена вызвавшей зайца на спор, а у Буазара мало того, что отказавшейся от реванша, так ещё и объяснив почему, показавшей своё превосходство:

И походя раскрывшей мотивацию лафонтеновой черепахи: не только во французских баснях, но и в немецких и русских сказках заяц представлен заносчивым, но недалеким хвастуном, чем в сказке Братьев Гримм воспользовался ёж [37] , которому, видимо, заяц успел насолить никак не меньше, чем Лафонтеновой черепахе, почему она и вызвала зайца на состязание. Черепаха же в басне Буазара всё, что могла, доказала и себе и зайцу, а коли тот не понял, так какой смысл дурака учить? Только отбривать, ибо как есть дурак. А уж как актуальна басня Буазара для времени засилья вельмож (в случае когда королем управляет фаворитка, такое происходит сплошь и рядом)! Только и остается тосковать по родовитости и местничеству (хотя назначение Ришельё министром иностранных дел в 1771 с легкостью доказало неэффективность и данного метода кадровой политики: род прославленный, а результаты…)

Менее выпукла, но всё же очевидна причинно-следственная связь в следующей паре: «Лев и мышь» [38] (Le Lion et le Rat, L.; II; XI) и «Лев и обезьяна» (Le Lion et le Singe, B.; I; IX): здесь Буазар буквально одним штрихом связывает сюжеты:

– право, не устаю восхищаться мастерству баснописца, сумевшего так ловко указать на преемственность басни.

Также хотелось бы указать на преемственность лафонтеновой басни «Крысиная лига» [39] (La ligue des Rats, L.; XII; XXV) и произведения Буазара «Смерть крыс» (Le mort aux Rats, B.; II; XIV): уж больно воинственны крысы в обеих баснях, да и сходное для обоих обозначение кота – Raminagrobis – (довольно редкое, в отличие от того же Matou) дает право так полагать.

Однако не только продолжения басен Лафонтена писал Буазар, но и их прологи; ярчайший тому пример – басни «Павлин и соловей» (Le Paon et le Rossignol, B.; II; VI) и «Павлин, жалующийся Юноне» (Le Paon se plaignant a Junon [40] , L.; II; XVII): видимо, не совсем понимая мотивацию павлина (что немудрено: ни у Федра [41] , ни у Марии Французской [42] нет внятного мнения на этот счёт), Буазар решил написать свою версию. Получилось злободневно (вельмож в красивых перьях пруд пруди, а вот умелых ты пойди-найди), а посему популярно: есть немалая вероятность, что басня «Павлин и соловей» Юлиана Немцевича [43] написана по канве старшего современника, учитывая, что сей польский писатель немало путешествовал по миру и был как минимум знаком с современными ему тенденциями и персоналиями.

Впрочем, Буазар не раз обращался к этой басне; также позаимствовал он оттуда и форму. Из смешения оной лафонтеновой басни и продолжения басни «Филин и птицы» [44] Шарля Перро (Le Duc et les Oiseaux, P.; I), алхимик басенного жанра получил весьма остроумную виршу «Минерва и филин» (Minerve et le Hibou, B.; II; XVI). Чтобы раскрыть общность формы, позволю себе сравнение: в обеих баснях птицы жалуются богиням, и богини им отвечают отповедью. Особенно хотелось бы сравнить формулу авторов перед прямой речью богини: